Небольшие стихи известного советского поэта Иосифа Уткина детям в школу.
Пускай он сыр, пускай он душен.
Но лишь бы тёплое радушье
Цвело в окне хозяйских глаз.
И по любой мудрёной карте
Мы этот странный дом найдём -
Где длинный чай, где робкий фартук,
Где равно - в декабре и в марте -
Встречают солнечным лицом!
Смотреть в поток
До глубины,
И в наших юношеских кудрях
До срока -
Снежность седины.
Мы выросли,
Но жар не тает,
Бунтарский жар
В нас не ослаб!
Мы выросли,
Как вырастает
Идущий к пристани корабль.
Нам с тобою вместе жить,
Да не вышло нам удачи
Дело трудное решить.
Кто ошибся: ты ли, я ли,
У кого белей виски,—
Не скажу. Но простояли
Восемь лет мы у доски.
Разошлись... И слезы в горле.
Нет, не слезы — это кровь!
Мы, как дети, просто стерли
Нерешенную любовь...
Как и я, вероятно, небритый,-
Он стучится то в окна, то в дверь.
Умоляя людей: "Отвори-и-те..."
Но семейные наглухо спят.
Только я, не скрывая зевоты,
Вылезаю к товарищу в сад,
Открываю окно: "Ну, чего ты?.."
Что поделаешь... ветру под стать,
У семейных считаясь уродом,
Не могу, понимаете, спать,
Если рядом страдает природа!..
Ну, а я? Неужто - не в бою?
И не в братскую сойду могилу,
А позорно
На отлете где-нибудь сгнию?
Понимаю, что не в этом дело.
Знаю с малых лет, что все равно,
Так сказать, бесчувственному телу
Истлевать повсюду. Знаю... Но...
Если посудить да разобраться,
Нелегко, товарищи, тому,
Кто боролся на земле за братство,
Под землей остаться одному...
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это - другая.
Это значит... сырая земля.
Это значит, дубы-нелюдимы
Надо мною грустят в тишине,
А такую разлуку с любимой
Ты простишь вместе с родиной мне.
Только вам я всем сердцем и внемлю.
Только вами и счастлив я был:
Лишь тебя и родимую землю
Я всем сердцем, ты знаешь, любил.
И доколе дубы-нелюдимы
Надо мной не склонятся, дремля,
Только ты мне и будешь любимой,
Только ты да родная земля!
...Толпа тротуаром плывёт,
А пёс, потерявший хозяина,
Во мне его ищет... И вот
Он тычется мордой в прохожих...
Обнюхает боты, пальто,
Посмотрит - как будто похожий,
А в душу заглянет - не то!
Жестоко разлукой терзаемый,
Я чувством собачьим томим:
Я тоже утратил хозяина
Над сердцем дурацким моим.
И в банде красавиц прохожих
Кидаюсь, как пёс, под авто,
Я тоже встречаю похожих
И в ужасе вижу - не то!
Непогодь играет на трубе.
Ласковыми, нежными руками
Память прикасается к тебе.
К изголовью тихому постели
Сердце направляет свой полет.
Фронтовая музыка метели
О тебе мне, милая, поет.
Ничего любовь не позабыла,
Прежнему по-прежнему верна:
Ранила ее, но не убила
И не искалечила война.
Помню всё: и голос твой, и руки,
Каждый звук минувших помню дней!
В мягком свете грусти и разлуки
Прошлое дороже и видней.
За войну мы только стали ближе,
Ласковей. Прямей. И оттого
Сквозь метель войны, мой друг, я вижу
Встречи нашей нежной торжество.
Оттого и лампы этой пламя
Для меня так ласково горит,
И метель знакомыми словами
О любви так нежно говорит...
Легко и весело ему!
Как рад моряк! Он ждал, он верил
И вот дождался: он в Крыму!
В лицо ему пахнуло мятой,
Победой воздух напоен.
И жадно грудью полосатой,
Глаза зажмурив, дышит он.
А южный ветер треплет пряди
Волос, похожих на волну,
И преждевременную гладит
Кудрей моряцких седину.
Как много видел он, как ведом
Ему боев двухлетний гул!
Но свежим воздухом победы
Сегодня он в Крыму вздохнул.
И автомат, как знамя, вскинув,
Моряк бросается вперед.
- Туда, где флотская святыня!
- Где бой!
- Где Севастополь ждет!!
И солнца золотая рябь;
Пускай кричат, что это осень!
Что это, черт возьми, октябрь?!
Октябрь, конечно, маем не был,
И всё же, клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов.
И тишь - особенную тишь!
И росы - крошечные росы,
Хоть рвал с посахаренных крыш
Буран серебряную россыпь.
Хоть генеральские стога
Вздымались пламенем крылатым
И от крови, как от заката,
Алели хрупкие снега.
Хоть этот день я был без хлеба,
Да-да!.. Но клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов!
Разлук и холода в руке!
Вы снились мне, и вас я слышал
На лазаретном тюфяке.
И это вас, когда потухло,
Я у груди пронёс назад,
Как девочка больную куклу,
Как руку раненый солдат...
Вы на далёком повороте,
Ни враг, ни друг и не родня...
Но нет, но нет, вы не уйдёте...
Вы не уйдёте от меня!
Нет, даже предаваясь плоти
С другим - вы слышите: с другим! -
Вы нежность вашу назовёте
Библейским именем моим.
И это выше, выше, выше
Разлук и холода в руке!
Вы снились мне... И вас я слышал
На лазаретном тюфяке.
Мне и теперь былое, право,
Переболеть не удалось.
И надо мною ваша слава
Густых тропических волос.
И я, как в милом сновиденье,
Всё принимаю, без границ,
Всё... Даже узкое презренье
Полуприщуренных ресниц.
И старящих,
Сводящих с ума,
И моя,
Товарищи,
Тащится зима.
Постучится палочкой,
Сядет у стола:
«Ну-с, Иосиф Павлович,
Вот и я
Пришла...»
Я склонюсь,
Задумавшись,
А вокруг, звеня,
Девушки
И юноши
Окружат меня.
Не кряхтя,
Не ахая,
Не зная забот,
А играя сахаром
Молодых зубов!..
Но, шапчонку комкая,
Старый гражданин,
Я перед потомками
Не склоню седин.
Бьет
В кремлевском знамени
Алая струя.
Это — кровь!
И в пламени
Капля есть
Моя...
Средь седых
И старящих,
Сводящих с ума,
И моя,
Товарищи,
Тащится зима.
Постучится палочкой,
Сядет у стола:
«Ну-с, Иосиф Павлович,
Вот и я
Пришла...»
Расскажу тебе одной:
Иностранного покроя
Есть костюмчик выходной.
Модный. Новый. Как с иголки!
Не костюм — смертельный яд.
От такого комсомолки
На ногах с трудом стоят.
Только мне, скажи на милость,
Мне-то что, в веселых, в них,
Если ты остановилась
На петлицах голубых?
А меня от них чего-то
Нынче тянет на кровать.
Выходной. А неохота
Новой тройки надевать.
Лягу я. Сомкну ресницы.
Позабуду про Москву.
Пусть мне что-нибудь приснится:
То, что будет наяву.
Я не летчик — я не бравый.
Но мне кажется: в Москве
Все мы, девушка, от славы
На каком-то волоске.
Я проснусь, глаза открою,—
И глядишь: в другой судьбе
Парень штатного покроя
Станет нравиться тебе.
Я тогда обед устрою,
Тройку вытащу опять!
...Или, может быть, не стоит
Беспокоиться — и спать?
Как не будешь пройдена вширь,
Моя снежная, зябкая родина,
Старушонка седая - Сибирь!
Хоть совсем ты теперь не такая,
Времена - что по ветру дым:
Говорят, даже раньше тают
И твои голубые льды.
Не такая!
А белый и вьюжный
Мне буран завывает:
"Айда!"
Потому что совсем не хуже
Черно-бурая стала тайга;
Потому что на гиблой дороге
Еще часто, качаясь, идет
И татарин - байбак кривоногий,
И барсук остроскулый - ойрот.
Ах, старушка!
Буянный и вьюжный,
Мне буран завывает:
"Айда!"
Потому что совсем не хуже
Черно-бурая стала тайга...
А к тебе и на лучших оленях
Мне теперь не добраться к весне:
Я зимую, где мудрый Ленин
Отдыхает в полярном сне.
Только здесь не останусь долго:
Убегу я в Сибирь,- что ни будь!
Хорошо погоняться за волком,
Хорошо в зимовье прикурнуть!
Ты не бойся - я здесь не подохну!
Мой родной криволапый медведь!
Эх, на день бы собачью доху,
Хоть на день
Поносить,
Одеть...
Без дальних слов -
Как будто был и не был...
За частоколами штыков
Так тяжело смотреть на небо...
И не борись...
И не зови...
И жизнь была не сладкой...
Как в лихорадке - грузовик,
И я - как в лихорадке.
Для волка сердце - ничего.
А много ли зверюге надо?
И с полушубка моего
Солдат весь путь
Не сводит взгляда.
Могу и душу подарить -
Вон там за следующей горкой...
"Товарищ, дай-ка закурить..."
"Последняя махорка..."
Колдобный дуб на что велик,
А в бурелом - соломке ровня,
Как аллигатор, грузовик
Улегся у камеломни.
И офицер спросил:
"Готов?"
Я сосчитал штыки невольно.
Зачем им дюжина штыков?
И одного вполне довольно...
Потухли, ухнув, фонари!..
Жара... Во рту прогоркло.
"Т-т-т-оварищ... дай-ка закурить".
"Подохнешь без махорки..."
В зимний вечер близким рассказать.
Далеко, в заснеженной Сибири,
И меня ждала старуха мать.
И ходила часто до порогу
(Это знаю только я один)
Посмотреть на белую дорогу,
Не идет ли к ней бродяга-сын.
Только я другой был думой занят.
По тайге дорога шла моя.
И пришли к ней как-то партизаны
И сказали,
Что повешен я.
Вскипятила крепкий чай покорно,
Хоть и чаю пить никто не смог,
И потом надела черный
Старый бабушкин платок.
А под утро, валенки надвинув,
В час, когда желтеет мгла,
К офицерскому ушла овину -
И овин, должно быть, подожгла.
Отпевать ее не стала церковь.
Поп сказал:
"Ей не бывать в раю".
Шомполами в штабе офицерском
Запороли мать мою!..
Вот когда война пройдет маленько
И действительную отслужу,
Я в Сибирь,
В родную деревеньку,
Непременно к матери схожу.
Гордо морду,
Гордо стянет
Профиль птичий...
Сколько стоит
Ваша гордость?
Цену - вашему величью?..
Так идет.
Ей очень грустно
(От утрат, видать, печали!).
Не твоим ли пышным
Бюстом
Перекоп мы защищали?..
Счастлив я,
Что этим годам
Отдал всё -
И смех,
И грусть,
И с любимым небосводом
Преждевременно прощусь.
Это - капли,
Это - крохи,
Если взять наш век премудрый.
Что же дали вы эпохе,
Живописная лахудра?
Разве - это
Ищут люди?
Разве - это
Людям надо?
То кокетничает
Грудью,
То кокетничает
Задом.
Если вам уж неизвестно,
Разрешите, я замечу,
Что совсем в другое место
Спрятан разум человечий...
Опадет черемух снежность,
Опадет и вновь родится.
К нам же молодость и нежность
Никогда не возвратится.
К нам всегда приходит мудрость
Через белые равнины.
Опадут,
Отпляшут кудри,
Зацветут седины.
И как в бешеном стакане,
Память вздрогнет
И запляшет...
Чем же вас тогда поманит
Дорогая прошлость ваша?..
Я не знаю лучше участь,
Голубей не вижу свода:
Умереть, борясь и мучась,
Умереть в такие годы.
И меня в суровой ломке
Лишь одно страшит немало:
Как бы гордой незнакомкой
Жизнь меня не миновала.
Всё!-
И нежность песнопенья -
Всё!-
И даже нежность тела -
Для железного цветенья,
Для единственного дела...
А тебе, как влага туче,
Красота дана природой.
На костер ее!
Чтоб лучше
Освещалася свобода.
Женской нежностью томима,
Не богатых,
Не красивых -
Назови твоим любимым
Воина трудолюбивых!
Не поймешь -
И будет худо.
Жизнь идет, а годы скачут,
И смотри - тебя забудут,
Как красивую собачку...