Легкие стихи Маяковского

Я счастлив!

Граждане,
    у меня
       огромная радость.
Разулыбьте
    сочувственные лица.
Мне
 обязательно
       поделиться надо,
стихами
      хотя бы
       поделиться.
Я
   сегодня
    дышу как слон,
походка
   моя
       легка,
и ночь
   пронеслась,
          как чудесный сон,
без единого
       кашля и плевка.
Неизмеримо
        выросли
         удовольствий дозы.
Дни осени —
      баней воняют,
а мне
     цветут,

О том, как некие сектантцы зовут рабочего на танцы

От смеха
       на заводе —
         стон.
Читают
   листья прокламаций.
К себе
   сектанты
          на чарльстон
зовут
      рабочего
      ломаться.
Работница,
     манто накинь
на туалеты
     из батиста!
Чуть-чуть не в общество княгинь
ты
  попадаешь
      у баптистов.
Фокстротом
        сердце веселя,
ходи себе
       лисой и пумой,
плети
      ногами
         вензеля,
и только…
     головой не думай.
Не нужны

Эпилог

Я это все писал
о вас,
бедных крысах.
Жалел — у меня нет груди:
я кормил бы вас доброй нененькой.
Теперь я немного высох,
я — блаженненький.
Но зато
кто
где бы
мыслям дал
такой нечеловечий простор!
Это я
попал пальцем в небо,
доказал:
он — вор!
Иногда мне кажется —
я петух голландский
или я
король псковский.
А иногда
мне больше всего нравится
моя собственная фамилия,
Владимир Маяковский.

Три тысячи и три сестры

Помните
    раньше
       дела провинций? —
Играть в преферанс,
         прозябать
             и травиться.
Три тысячи три,
       до боли скул,
скулили сестры,
       впадая в тоску.
В Москву!
    В Москву!!
         В Москву!!!
                 В Москву!!!!
Москва белокаменная,
          Москва камнекрасная
всегда
   была мне
       мила и прекрасна.
Но нам ли
    столицей одной утолиться?!
Пиджак Москвы
       для Союза узок.
И вижу я —

От усталости

Земля!
Дай исцелую твою лысеющую голову
лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.
Дымом волос над пожарами глаз из олова
дай обовью я впалые груди болот.
Ты! Нас — двое,
ораненных, загнанных ланями,
вздыбилось ржанье оседланных смертью коней.
Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,
мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.
Сестра моя!
В богадельнях идущих веков,
может быть, мать мне сыщется;
бросил я ей окровавленный песнями рог.
Квакая, скачет по полю
канава, зеленая сыщица,

Тигр и киса

Кипит, как чайник,
и кроет беспардонно
Кийс —
   начальник
Таганского исправдома.
Но к старшим
      у Кийса
подход
   кисы.
Нежность в глазках.
Услужлив
    и ласков.
Этому
  Кийсу
потворствуют выси.
Знакомы густо
от ГУМЗ
      до Наркомюста.
А товарищ Сотников
из маленьких работников.
Начальству
    взирать ли
на мелких надзирателей?
Тем более,
    если
служители мелкие
разоблачать полезли
начальника проделки?

Кто он?

Кто мчится,
      кто скачет
           такой молодой,
противник мыла
        и в контрах с водой?
Как будто
        окорока ветчины,
небритые щеки
      от грязи черны.
Разит —
      и грязнее черных ворот
зубною щеткой
      нетронутый рот.
Сродни
   шевелюра
        помойной яме,
бумажки
      и стружки
           промеж волосьями;
а в складках блузы
        безвременный гроб
нашел
       энергично раздавленный клоп.
Трехлетнего пота

Славянский вопрос-то решается просто

Я до путешествий
        очень лаком.
Езжу Польшею,
        по чехам,
            по словакам.
Не вылажу здесь
        из разговора вязкого
об исконном
      братстве
         племени славянского.
Целый день,
     аж ухо вянет,
слышится:
     «словянами»…
           «словян»…
               «словяне»…
Нежен чех.
     Нежней чем овечка.
Нет
  меж славян
      нежней человечка:
дует пивечко
      из добрых кружечек,
и все в уменьшительном:

Мы

Мы —
   Эдисоны
       невиданных взлетов,
                энергий
                   и светов.
Но главное в нас —
           и это
          ничем не засло́нится, —
главное в нас
     это — наша
          Страна советов,
советская воля,
      советское знамя,
             советское солнце.
Внедряйтесь
        и взлетайте
и вширь
   и ввысь.
Взвивай,
      изобретатель,
рабочую
      мысль!
С памятник ростом
        будут

Не увлекайтесь нами

Если тебе
    «корова» имя,
у тебя
  должны быть
        молоко
           и вымя.
А если ты
    без молока
         и без вымени,
то черта ль в твоем
          в коровьем имени!
Это
верно и для художника
             и для поэта.
Есть их работа
      и они сами:
с бархатными тужурками,
          с поповскими волосами.
А если
   только
     сидим в кабаке мы,
это носит
        названье «богемы».
На длинные патлы,
          на звонкое имя

Страницы