Стихи о свободе

Пора покинуть, милый друг ...

Пора покинуть, милый друг,
Знамёна ветреной Киприды
И неизбежные обиды
Предупредить, пока досуг.
Чьих ожидать увещеваний!
Мы лишены старинных прав
На своеволие забав,
На своеволие желаний.
Уж отлетает век младой,
Уж сердце опытнее стало:
Теперь ни в чём, любезный мой,
Нам исступленье не пристало!
Оставим юным шалунам
Слепую жажду сладострастья;
Не упоения, а счастья
Искать для сердца должно нам.
Пресытясь буйным наслажденьем,
Пресытясь ласками цирцей,
Шепчу я часто с умиленьем

Во храме

Толпа, войдя во храм, задумчивей и строже…
Лампад пунцовых блеск и тихий возглас: «Боже…»

И снова я молюсь, сомненьями томим.
Угодники со стен грозят перстом сухим,

лицо суровое чернеет из киота
да потемневшая с веками позолота.

Забил поток лучей расплавленных в окно…
Всё просветилось вдруг, всё солнцем зажжено:

и «Свете тихий» с клиросов воззвали,
и лики золотом пунцовым заблистали.

Восторгом солнечным зажженный иерей,
повитый ладаном, выходит из дверей.

Идиллик новый на искус ...

Идиллик новый на искус
Представлен был пред Аполлона,
«Как пишет он?— спросил у муз
Бог беспристрастный Геликона. —
Никак, негодный он поэт?»
— «Нельзя сказать».— «С талантом?» — «Нет:
Ошибок важных, правда, мало,
Да пишет он довольно вяло».
— «Я понял вас — в суде моём
Не озабочусь я нисколько;
Вперед ни слова мне о нём.
Из списков выключить — и только».

Праздники

Ждать в детстве воскресенья,
Дня пасхи, рождества,
Дня именин, рожденья
Иль просто торжества, —
Какое восхищенье,
Когда вся жизнь — нова!

Зажгут в сочельник елку,
Мы раньше, вечерком,
Ее подсмотрим в щелку!
И в масках мы потом
Запляшем, втихомолку
Пугая целый дом!

И будем мы, при бое
Часов, под Новый год,
Записывать простое
Желанье в свой черед…
Зато нам ангел вдвое
Подарков принесет!

Утро («Грядой пурпурной...»)

1

Грядой пурпурной
проходят облачка все той же сменой.
В них дышит пламень.
Отхлынет прочь волна, разбившись бурной
шипучей пеной
о камень.

Из чащи вышедший погреться, фавн лесной,
смешной
и бородатый,
копытом бьет
на валуне
Поет
в волынку гимн весне,
наморщив лоб рогатый.

У ног его вздохнет
волна и моется
Он вдаль бросает взгляды.
То плечи, то рука играющей наяды
меж волн блеснет
и скроется…

2

Романс

Ты приходил ко мне, холодный,
С жемчужным инеем в усах.
В вечерний час, со смертью сходный,
Твой лоб, твои глаза и щеки

Я грела в маленьких руках.
О, как мы были одиноки,
Вдвоем, и в мире и в мечтах!
Ты приходил ко мне, весенний,

Обвеян запахом листвы.
И в час, когда прозрачны тени,
Я целовала абрис милый
Твоей склоненной головы,

А древняя луна скользила
По кругу древней синевы.
Ты приходил ко мне, усталый
От зноя, в пыльный летний день.

Мексика

О, как эта жизнь читалась взасос!
Идешь.
   Наступаешь на́ ноги.
В руках
    превращается
          ранец в лассо,
а клячи пролеток —
         мустанги.
Взаправду
     игрушечный
           рос магазин,
ревел
   пароходный гудок.
Сейчас же
     сбегу
        в страну мокассин —
лишь сбондю
      рубль и бульдог.
А сегодня —
      это не умора.
Сколько миль воды
         винтом нарыто, —
и встает
    живьем
       страна Фениамора
Купера

На Кавказе

Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».

И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.

За грусть и жёлчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.

Эпиграмма

Поверьте мне, Фиглярин-моралист
Нам говорит преумилённым слогом:
«Не должно красть: кто на руку нечист,
Перед людьми грешит и перед богом;
Не надобно в суде кривить душой,
Нехорошо живиться клеветой,
Временщику подслуживаться низко;
Честь, братцы, честь дороже нам всего!»
Ну что ж? Бог с ним! Всё это к правде близко,
А кажется, и ново для него.

Третий фронт

Эй,
      Роста,
       давай телеграммы
            во все концы!
Сегодня
      со всех союзных мест
красной
   учительской армии бойцы
сошлись
   на первый
            учительский съезд.
На третьем фронте
         вставая горою,
на фронте учебы,
           на фронте книг, —
учитель
   равен
      солдату-герою —
тот же буденновец
         и фронтовик.
Он так же
        мёрз
      в окопах школы;
с книгой,
       будто с винтовкой,

Страницы