Стихи о земле

Четырехэтажная халтура

В центре мира
       стоит Гиз —
оправдывает штаты служебный раж.
Чтоб книгу
     народ
        зубами грыз,
наворачивается
        миллионный тираж.
Лицо
   тысячеглазого треста
            блестит
электричеством ровным.
Вшивают
     в Маркса
         Аверченковы листы,
выписывают гонорары Цицеронам.
Готово.
    А зав
       упрется назавтра
в заглавие,
     как в забор дышлом.
Воедино
    сброшировано
           12 авторов!

Мальчик шел, в закат глаза уставя ...

Мальчик шел, в закат глаза уставя.
Был закат непревзойдимо желт.
Даже снег желтел к Тверской заставе.
Ничего не видя, мальчик шел.
Шел,
вдруг
встал.
В шелк
рук
сталь.
С час закат смотрел, глаза уставя,
за мальчишкой легшую кайму.
Снег хрустя разламывал суставы.
Для чего?
     Зачем?
        Кому?
Был вором-ветром мальчишка обыскан.
Попала ветру мальчишки записка.
Стал ветер Петровскому парку звонить:
—Прощайте…
      Кончаю…
           Прошу не винить…

Ни тагана...

Ни тагана
Нет, ни огня.
Нá меня, нá!
Будет с меня

Конскую кость
Жрать с татарвой.
Сопровождай,
Столб верстовой!

—Где ж, быстрота,
Крест-твой-цепóк?
—Крест-мой-цепóк
Хан под сапог.

Град мой в крови,
Грудь без креста, —
Усынови,
Матерь-Верста!

—Где ж, сирота,
Кладь-твоя-дом?
—Скарб — под ребром,
Дом — под седлом,

Хан мой — Мамай,
Хлеб мой — тоска.
К старому в рай,
Паперть-верста!

Блаженны дочерей твоих, Земля...

Блаженны дочерей твоих, Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.

Так лавр растет,— жестоколист и трезв,
Лавр-летописец, горячитель боя.
—Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль любови.

Боа из кризантем

Вы прислали с субреткою мне вчера кризантэмы—
Бледновато-фиалковые, бледновато-фиалковые…
Их головки закудрились, ароматом наталкивая
Властелина Миррэлии на кудрявые темы…

Я имею намеренье Вам сказать в интродукции,
Что цветы мне напомнили о тропическом солнце,
О спеленатых женщинах, о янтарном румянце.
Но японец аляповат для моей репродукции.

Крест и шампанское

Десятком кораблей
          меж льдами
                 северными
                  по́были
и возвращаются
         с потерей самолетов
               и людей…
                   и ног…
Всемирному
       «перпетуум-Нобиле»
пора
 попробовать
       подвесть итог.
Фашистский генерал
         на полюс
                яро лез.
На Нобиле —
      благословенье папское.
Не карты полюсов
       он вез с собой,
                а крест,
громаднейший крестище…

Чудеса!

Как днище бочки,
        правильным диском
стояла
   луна
     над дворцом Ливадийским.
Взошла над землей
        и пошла заливать ее,
и льется на море,
        на мир,
           на Ливадию.
В царевых дворцах —
         мужики-санаторники.
Луна, как дура,
      почти в исступлении,
глядят
   глаза
     блинорожия плоского
в афишу на стенах дворца:
              «Во вторник
выступление
товарища Маяковского».
Сам самодержец,
        здесь же,

Про пешеходов и разинь, вонзивших глазки небу в синь

  Улица —
         меж домами
           как будто ров.
Тротуары
        пешеходов
         расплескивают на асфальт.
Пешеходы ругают
        шоферов, кондукторов.
Толкнут,
       наступят,
           отдавят,
                свалят!
По Петровке —
         ходят яро
пары,
      сжаты по-сардиньи.
Легкомысленная пара,
спрыгнув с разных тротуаров,
снюхалась посередине.
Он подымает кончик кепки,
она
  опускает бровки…
От их
      рукопожатий крепких —

Страницы