Небольшие стихи, лирика русского поэта Владислава Ходасевича.
Живу,- а душа под спудом
Каким-то пламенным чудом
Живет помимо меня.
И часто, спеша к трамваю
Иль над книгой лицо склоня,
Вдруг слышу ропот огня -
И глаза закрываю.
Стукнуло где-то под крышей окно.
Свет промелькнул, занавеска взвилась,
Быстрая тень со стены сорвалась -
Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг - а иной.
Восходит солнце, погляди!
О, сколько светлых волхвований
Насильно ширится в груди!
Я знаю, сердце осторожно,-
Была трудна его стезя.
Но не пророчить невозможно
И не приманивать - нельзя.
Вот, сошлись послушать тебя
Из двух лазаретов солдатики,
Да татарин с мешком, да я.
Хорошо, что нет слов у песенки:
Всем поет она об одном.
В каждое сердце по тайной лесенке
Пробирается маленький гном.
В скрежете конских, отточенных остро подков,
Сердце закружено, словно челнок Арионов,
Сердце недвижно, как месяц среди облаков.
Возле стены попрошайка лепечет неясно,
Гулкие льдины по трубам срываются с крыш...
Как шаровидная молния, сердце опасно -
И осторожно, и зорко, и тихо, как мышь.
Легко и спокойно идет акробат.
В руках его - палка, он весь - как весы,
А зрители снизу задрали носы.
Толкаются, шепчут: "Сейчас упадет!" -
И каждый чего-то взволнованно ждет.
Направо - старушка глядит из окна,
Налево - гуляка с бокалом вина.
Но небо прозрачно, и прочен канат.
Легко и спокойно идет акробат.
А если, сорвавшись, фигляр упадет
И, охнув, закрестится лживый народ,-
Поэт, проходи с безучастным лицом:
Ты сам не таким ли живешь ремеслом?
Задыхаться, тощать и дрожать,
По субботам с женой некрасивой,
Над бокалом обнявшись, дремать,
В воскресенье на чахлую траву
Ехать в поезде, плед разложить,
И опять задремать, и забаву
Каждый раз в этом всем находить,
И обратно тащить на квартиру
Этот плед, и жену, и пиджак,
И ни разу по пледу и миру
Кулаком не ударить вот так,-
О, в таком непреложном законе,
В заповедном смиренье таком
Пузырьки только могут в сифоне -
Вверх и вверх, пузырек с пузырьком.
В кольце тумана блестящий шар.
Темные воды - двойное небо...
И был я молод - и стал я стар.
Темные ели, обрывный берег
Упали в воды и вглубь вошли.
Столб серебристый поплыл на берег,
На дальний берег чужой земли.
Сердцу хочется белых башен
На черном фоне ночных дерев...
В выси воздушных, прозрачных башен
Я буду снова безмерно нов!
Светлые башни! Хочу вас видеть
В мерцанье прозрачно-белых стен.
В небо ушедшие башни видеть,
Где сердцу - воля и сладкий плен!
Белые башни! Вы - знаю - близко,
Но мне незримы, и я - один...
...Губы припали так близко, близко,
К росистым травам сырых ложбин...
Исчерканный сверкает лед.
За ней, за резвою, бегу,
Ее коньков следя полет.
И даже маска не упала.
Исчезла, как воспоминанье,
Костюмированного бала
Неуловимое созданье.
Теперь давно уже весна,
Мой пыл угас, каток растаял,
Покрылась шишками сосна...
Но этот сон меня измаял.
Сойтись нам нынче суждено.
Как было б горько и смешно
Теперь назвать тебя царевной!
Увы! Стареем, добрый друг,
И мир не тот, и мы другие,
И невозможно вспомнить вслух
Про ночи звездной Лигурии...
А между тем в каморке тесной,
Быть может, в этот час ночной
Читает юноша безвестный
Стихи, внушенные тобой.
Но грудь бела и высока
И сладострастно воздыхает
Из-под кисейного платка"
Ее стопы порою босы,
Ее глаза слегка раскосы,
Но сердце тем верней летит
На их двусмысленный магнит.
Когда поют ее подруги
У полуночного костра,
Она молчит, скрестивши руки,
Но хочет песен до утра.
Гитарный голос ей понятен
Отзывом роковых страстей,
И говорят, не мало пятен -
Разгулу отданных ночей -
На женской совести у ней.
Лишь я ее не вызываю
Условным стуком на крыльцо,
Ее ночей не покупаю
Ни за любовь, ни за кольцо.
Но мило мне ее явленье,
Когда на спящее селенье
Ложится утренняя мгла:
Она проходит в отдаленье,
Едва слышна, почти светла,
Как будто Ангелу Паденья
Свободно руку отдала.
Застыл, недвижный, на полу,
Отбросил к лицам блеск ненужный
И в сердце заострил иглу.
Мы ограждались тяжким рядом
Людей и стен — и вновь, и вновь
Каким неотвратимым взглядом,
Язвящим жалом, тонким ядом
Впилась усталая любовь!
Слова, и клятвы, и объятья
Какой замкнули тесный круг,
И в ненавидящем пожатье
Как больно, больно — пальцам рук!
Но нет, молчанья не нарушим,
Чтоб клясть судьбу твою, мою,
Лишь молча, зубы стиснув, душим
Опять подкравшуюся к душам
Любовь — вечернюю змею.
Но не люблю ходить гулять,
И твердо знаю, что народу
Моих творений не понять.
Довольный малым, созерцаю
То, что дает нещедрый рок:
Вяз, прислонившийся к сараю,
Покрытый лесом бугорок...
Ни грубой славы, ни гонений
От современников не жду,
Но сам стригу кусты сирени
Вокруг террасы и в саду.
Весь день озёрные мутили воды.
Теперь над озером ненастье, мрак,
В траве - лягушачий зелёный квак.
Огни на дачах гаснут понемногу,
Клубки червей полезли на дорогу,
А вдалеке, где всё затёрла мгла,
Тупая граммофонная игла
Шатается по рытвинам царапин,
А из трубы ещё рычит Шаляпин.
На мокрый мир нисходит угомон...
Лишь кое-где, топча сырой газон,
Блудливые невесты с женихами
Слипаются, накрытые зонтами,
А к ним под юбки лазит с фонарём
Полуслепой, широкоротый гном.
Не совсем подходящие.
Оплети меня, синева,
Нитями, тонко звенящими!
Из всех цепей и неволь
Вырывают строки неверные,
Где каждое слово - пароль
Проникнуть в тайны вечерние.
Мучительны ваши слова,
Словно к кресту пригвожденные.
Мне вечером шепчет трава
Речи ласково-сонные.
Очищают от всех неволь
Рифмы однообразные.
Утихает ветхая боль
Под напевы грустно-бесстрастные.
Вольно поет синева
Песни, неясно звенящие.
Рождают тайну слова -
Не совсем подходящие.
Я, я, я! Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Жёлто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах, -
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, -
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, -
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.