Стихи известного советского поэта Семена Кирсанова для школьников.
в звездах,
С вечерними горами
в раме,
С проложенного ближней
лыжней,
С негромким отдаленным
звоном.
Пусть будет этот вечер
вечен.
Не тронь его раскатом,
Атом.
Голубые глаза вытирала.
Мне понятно - кого потеряла.
Дорогие прохожие! Что же вы
Проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?
Почему ж вы не плачете? Прячете
Свои слезы, как прячут березы
Горький сок под корою в морозы?..
Со мной ли ты или с другим.
Освободи меня от мысли:
Любим я или не любим.
Освободи меня от жизни
С тревогой, ревностью, тоской,
И все, что с нами было,—
Изничтожай безжалостной рукой.
Ни мнимой жалостью не трогай,
Ни видимостью теплоты, —
Открыто стань такой жестокой,
Какой бываешь втайне ты.
Метель.
Пластинка радиолы вертится
Для двух.
Метель. Вот налетит и сдвинется
Отель.
Но держится за жизнь гостиница
Всю ночь.
Не крыльями ли машет мельница
Вокруг?
Не может ли и мне метелица
Помочь?
Пустынны в Доббиако улицы —
Метель!
А двое за столом целуются
Всю ночь.
К лесу после боя.
Дорогую горсть земли
Я унес с собою.
Мина грохнулась, завыв,
Чернозем вскопала,-
Горсть земли - в огонь и взрыв -
Около упала.
Я залег за новый вал,
За стволы лесные,
Горсть земли поцеловал
В очи земляные.
Положил в платок ее,
Холстяной, опрятный,
Горстке слово дал свое,
Что вернусь обратно;
Что любую боль стерплю,
Что обиду смою,
Что ее опять слеплю
С остальной землею.
Сад, где б я жил,— я б расцветил тобой,
Дом, где б я спал,— тобою бы обставил,
Созвездия б сиять тобой заставил
И листьям дал бы дальний голос твой.
Твою походку вделал бы в прибой
И в крылья птиц твои б ладони вправил,
И в небо я б лицо твое оправил,
Когда бы правил звездною судьбой.
И жил бы тут, где всюду ты и ты:
Ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,
Прибой и с неба машущая птица,
Где слова нет, чтоб молвить: «Тебя нет»,—
Сомненья нет, что это может сбыться,
И все-таки — моей мечты сонет
Вскоре стал мир, как Эдем, свеж и опять чист.
И глядит луч из седых туч в зеркала луж -
Как растет ель, как жужжит шмель, как блестит уж.
О, грибной дождь, протяни вниз хрусталя нить,
Все кусты ждут - дай ветвям жить, дай цветам пить.
Приложи к ним, световой луч, миллион линз,
Загляни в грунт, в корешки трав, разгляди жизнь.
Загляни, луч, и в мою глубь, объясни - как
Смыть с души пыль, напоить сушь, прояснить мрак?
Но прошел дождь, и ушел в лес громыхать гром,
И, в слезах весь, из окна вдаль смотрит мой дом.
Я — мел, который морем был
И рыб и птиц имел и побелел.
Я меловой период.
В глубине есть отпечатки раковин на мне.
Моя ладонь, и та
Лишь оттиск допотопного листа.
А ты — начало.
Ты полет стрекоз.
Ты всплеск летучих рыб.
Ты небо первых гроз.
Ты только что начавшаяся жизнь.
Ты радуга, ты первая из призм.
Ты только что открытые глаза.
Ты водопад из золота волос.
Ты вылет первых ос.
Мазнуло по вискам меня
Миганием зеркальной призмы
Идущего к закату дня.
А листья все красней, осенней,
И станут зеленеть едва ль,
И встали на ходули тени,
Все дальше удлиняясь, вдаль.
Вторая половина жизни,
Как короток твой к ночи путь,
Вот скоро и звезда повиснет,
Чтоб перед темнотой блеснуть.
И гаснут в глубине пожара,
Как толпы моих дней, тесны,
Любимого Земного шара
Дороги,
облака
и сны.
Эти формулы явно мертвы.
Узнаю: эта линия - вы!
Это вы, Катерина Петровна!
Жизнь прочерчена острым углом,
В тридцать градусов пущен уклон,
И разрезан надвое я
Вами, о, биссектриса моя!
Знаки смерти на тайном лице,
Угол рта, хорды глаз - рассеки!
Это ж имя мое - ABC -
Александр Борисыч Сухих!
И когда я изогнут дугой,
Неизвестною точкой маня,
Вы проходите дальней такой
По касательной мимо меня!
Вот бок о бок поставлены мы
Над пюпитрами школьных недель,-
Только двум параллельным прямым
Не сойтись никогда и нигде!
По кручам дорог
Кавказ-караван
Взобрался и лег.
Я снег твой люблю
И в лед твой влюблюсь,
Двугорый верблюд,
Двугорбый Эльбрус.
Вот мордой в обрыв
Нагорья лежат
В сиянье горбы
Твоих Эльбружат.
О, дай мне пройти
Туда, где светло,
В приют Девяти,
К тебе на седло!
Пролей родники
В походный стакан.
Дай быстрой реки
Черкесский чекан!
(И мне бы! и мне бы!)
Корабль отплыл
В открытое небо.
А тень видна
На рыжей равнине,
А крик винта -
Как скрип журавлиный,
А в небе есть
И гавань, и флаги,
И штиль, и плеск,
И архипелаги.
Счастливый путь,
Спокойного неба!
Когда-нибудь
И мне бы, и мне бы!..
Где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
Где стоял воздух, голубой, горный, в ледяных звездах,
Где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.
На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
И, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.
Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье,
Чернотой трещин — жизнь на два мира, мир на две части?
И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
Разделив стены, что росли рядом, грозовым небом…
Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
А они были, да, одним домом, да, Земным Шаром…
Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
Лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде —
Там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
Под одним небом, на одном свете мы с тобой жили.
Три Зуба Скалистой Глыбы
Стоят над верхами елей.
Но поезд не может медлить —
Он повернул по-рыбьи
И скрылся в дыре туннеля.
И вдруг почернели стекла,
И вот мы в пещере горной,
В вагоне для невидимок.
И словно во мраке щелкнул
Фотоаппарат затвором,
Оставив мгновенный снимок?
«Стоят над верхами елей
Три Зуба Скалистой Глыбы —
Tre Cime de Lavaredo».
Будто в каждом по два зрачка,
Как у самых новых машин.
По ночам из шоссе в шоссе
Пролетают машины,
Шумя,
Двумя парами фар.
У тебя двойные глаза,
Их хватило б на два лица,
И сияет весь океан
От помноженных на два глаз.
Понимаешь,
Твои глаза —
Двух земных полушарий карта,
Ты когда закрываешь их —
Погружается в ночь Экватор,
А когда их прошу открыть я —
В них
Два Полюса голубых
В миг
Открытия.
в аду.
Дороги -
в берлоги,
топи, ущелья
мзды, отмщенья.
Врыты в трясины
по шеи в терцинах,
губы резинно раздвинув,
Одни умирают от жажды,
кровью опившись однажды.
Ужасны порезы, раны, увечья,
в трещинах жижица человечья.
Кричат, окалечась, увечные тени:
уймите, зажмите нам кровотеченье,
мы тонем, вопим, в ущельях теснимся,
к вам, на земле, мы приходим и снимся.
Выше, спирально тела их, стеная, несутся,
моля передышки, напрасно, нет, не спасутся.
Огненный ветер любовников кружит и вертит,
по двое слипшись, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь свою среди них дорогую заметить подругу.
Мелькнула. Она ли? Одна ли? Ее ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Франческа? Она? Да Римини? Теперь я узнал: обманула!
К другому, тоскуя, она поцелуем болящим прильнула.
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою,
он шлейф с кружевами, как паж, носил за тобою.
Я вижу: мы двое в постели, а тайно он между.
Убить? Мы в аду. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
Слежу, осужденный на вечную ревность.
Ревную, лететь обреченный вплотную,
вдыхать их духи, внимать поцелую.
Безжалостный к грешнику ветер
за ними волчком меня вертит
и тащит к их темному ложу,
и трет меня об их кожу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Эти двое
наказаны тоже.
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот
ад.