Пристает ковчег ...

Пристает ковчег.
        Сюда лучами!
Прѝстань.
     Эй!
      Кидай канат ко мне!
И сейчас же
      ощутил плечами
тяжесть подоконничьих камней.
Солнце
    ночь потопа высушило жаром.
У окна
    в жару встречаю день я.
Только с глобуса — гора Килиманджаро.
Только с карты африканской — Кения.
Голой головою глобус.
Я над глобусом
         от горя горблюсь.
Мир
   хотел бы
      в этой груде го́ря
настоящие облапить груди-горы.
Чтобы с полюсов
        по всем жильям
лаву раскатил, горящ и каменист,
так хотел бы разрыдаться я,
медведь-коммунист.
Столбовой отец мой
         дворянин,
кожа на моих руках тонка.
Может,
    я стихами выхлебаю дни,
и не увидав токарного станка.
Но дыханием моим,
         сердцебиеньем,
               голосом,
каждым острием издыбленного в ужас
                 волоса,
дырами ноздрей,
        гвоздями глаз,
зубом, исскрежещенным в звериный лязг,
ёжью кожи,
     гнева брови сборами,
триллионом пор,
        дословно —
               всеми по̀рами
в осень,
    в зиму,
      в весну,
         в лето,
в день,
    в сон
не приемлю,
      ненавижу это всё.
Всё,
  что в нас
      ушедшим рабьим вбито,
всё,
  что мелочи́нным роем
оседало
    и осело бытом
даже в нашем
      краснофлагом строе.
Я не доставлю радости
видеть,
    что сам от заряда стих.
За мной не скоро потянете
об упокой его душу таланте.
Меня
   из-за угла
      ножом можно.
Дантесам в мой не целить лоб.
Четырежды состарюсь — четырежды омоложенный,
до гроба добраться чтоб.
Где б ни умер,
      умру поя.
В какой трущобе ни лягу,
знаю —
    достоин лежать я
с легшими под красным флагом.
Но за что ни лечь —
         смерть есть смерть.
Страшно — не любить,
           ужас — не сметь.
За всех — пуля,
        за всех — нож.
А мне когда?
      А мне-то что ж?
В детстве, может,
        на самом дне,
десять найду
      сносных дней.
А то, что другим?!
        Для меня б этого!
Этого нет.
     Видите —
         нет его!
Верить бы в загробь!
         Легко прогулку пробную.
Стоит
   только руку протянуть —
пуля
   мигом
      в жизнь загробную
начерти́т гремящий путь.
Что мне делать,
        если я
           вовсю,
всей сердечной мерою,
в жизнь сию,
сей
мир
    верил,
      верую.