Небольшие, маленькие стихотворения поэтессы Софии Парнок.
Улыбку, так похожую на слезы, -
Вот так звенит надтреснутый хрусталь,
Вот так декабрьские благоухают розы.
Проснулась струя огневая,—
Снова молюсь Божьей Матери,
К благости женской взывая:
Накрой, сбереги дитя мое,
Взлелей под спасительной сенью
Самое сладкое, самое
Злое мое мученье!
Криком кричала - не выкричать.
Бродит в пустыне комнат,
Каждой кровинкой помнит.
"Господи, Господи, Господи,
Господи, сколько нас роспято!.."
-Так они плачут в сумерки,
Те, у которых умерли
Сыновья.
Этим - на люди, тем - в безлюдье.
Но будет нам по пути,
Когда умирать будем.
Взойдет над пустыней звезда,
И небо подымется выше,-
И сколько песен тогда
Мы словно впервые услышим!
Два синих солнца под бахромой ресниц,
И кудри темноструйным вихрем,
Лавра славней, нежный лик венчают.
Адонис сам предшественник юный мой!
Ты начал кубок, ныне врученный мне,—
К устам любимой приникая,
Мыслью себя веселю печальной:
Не ты, о юный, расколдовал ее.
Дивясь на пламень этих любовных уст,
О, первый, не твое ревниво,—
Имя мое помянет любовник.
Наперекор небесным промфинпланам,
Для нас среди зимы вернулся май
И зацвела зеленая поляна,
Где яблоня над нами вся в цвету
Душистые клонила опахала,
И где земля, как ты, благоухала,
И бабочки любились налету...
Мы на год старше, но не все ль равно,—
Старее на год старое вино,
Еще вкусней познаний зрелых яства...
Любовь моя! Седая Ева! Здравствуй!
Не все, года, дыханьем своим смели вы!
Вернись ко мне, на пройденный путь счастливый,
Печаль свою с печалью моей свяжи.
Пусть я не та, что прежде, и ты не тот,
Бывалых дней порадуемся удачам,
А об ином, чего не сказать, поплачем, -
Ведь горечь слез о прошлом мягчит, не жжет.
Пока закат твой ярый не стал томней,
Пока с дерев ветрами убор не согнан,
Пока твой взор, встречаясь с моим, так огнен,
Вернись ко мне, любимый, вернись ко мне!
Кто-то жуткий,
Что торопишь? Я не подарю
Ни минутки.
Каждый день тебе по одному листку, -
Разве мало?
Ростовщичью ублажать твою тоску
Я устала.
С нотной, чудится мне, спрыгнул ты строки
Черной ноткой,
Вечно складываешь пальчики-крючки
Ты щепоткой, -
Отщипнуть бы, выхватить из жизни день,
Душу вытрясть.
Я твою, пустая, злая дребедень,
Знаю хитрость.
Осень, осень только по календарю!
Кто-то жуткий,
Не обманешь, - я не подарю
Ни минутки.
Над голой белизной домов,
Как будто кто-то равнодушный
С вещей и лиц совлек покров.
И тьма — как будто тень от света,
И свет — как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы?
Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.
Пусть лживо-нежен, лживо-ровен
Твой взгляд из-под усталых век,—
Ах, разве может быть виновен
Под этим небом человек!
Мне шёл двадцатый год.
Алмазною параболой
Взвивался водомёт.
Пушок валился с тополя,
И с самого утра
Вокруг фонтана топала
В аллее детвора,
И мир был необъятнее,
И небо голубей,
И в небо голубятники
Пускали голубей...
И жизнь не больше весила,
Чем тополевый пух, -
И страшно так и весело
Захватывало дух!
Темно и не видно, что плачу.
Нас везли по Кузнецкому мосту,
И чмокал извозчик на клячу.
Было все так убийственно просто:
Истерика автомобилей;
Вдоль домов непомерного роста
На вывесках глупость фамилий;
В вашем сердце пустынность погоста;
Рука на моей, но чужая,
И извозчик, кричащий на остов,
Уныло кнутом угрожая.
Вечереет на сердце твоем.
На каком-то позабытом острове
Очарованные мы вдвоем.
И плывут, плывут полями синими
Отцветающие облака...
Опахало с перьями павлиньими
Чуть колышет смуглая рука.
К голове моей ты клонишь голову,
Чтоб нам думать думою одной,
И нежней вокруг воркуют голуби,
Колыбеля томный твой покой.
Накрик кричу от тоски!
Бегаю по квадратам
Шахматной доски.
Через один ступаю:
Прочие — не мои.
О, моя радость скупая,
Ты и меня раздвои,—
Чтоб мне вполмеры мерить,
Чтобы вполверы верить,
Чтобы вполголоса выть,
Чтобы собой не быть!
Сиротство ты душе предрек.
Одна, как в первый день созданья
Во всей вселенной человек!
Но, что сулил ты в гневе суетном,
То суждено не мне одной,-
Не о сиротстве ль повествует нам
Признанья тех, кто чист душой.
И в том нет высшего, нет лучшего,
Кто раз, хотя бы раз, скорбя,
Не вздрогнул бы от строчки Тютчева:
"Другому как понять тебя?"
По небу ль, по морю ль тебя я везу,
Моя дорогая?
Отлив. Мы плывем, но не слышно весла,
Как будто от берега нас отнесла
Лазурь, отбегая.
Был час. - Или не был? - В часовенке гроб,
Спокойствием облагороженный лоб, -
Как странно далек он!
Засыпало память осенней листвой...
О радости ветер лепечет и твой
Развеянный локон.
Слышнее Бога говорит,
Где гений в споре с волей Отчей
В ней не затерян, с ней не слит.
Где человечий дух тщеславный
Как бы возносится над ней,—
Мне византийский купол плавный
Колючей готики родней.
Собор Миланский! Мне чужая
Краса!— Дивлюсь ему и я.—
Он, точно небу угрожая,
Свои вздымает острия.
Но оттого ли, что так мирно
Сияет небо, он — как крик?
Под небом, мудростью надмирной,
Он суетливо так велик.
Вы, башни! В высоте орлиной
Мятежным духом взнесены,
Как мысли вы, когда единой
Они не объединены!
И вот другой собор... Был смуглый
Закат и желтоват и ал,
Когда впервые очерк круглый
Мне куполов твоих предстал.
Как упоительно неярко
На плавном небе, плавный, ты
Блеснул мне, благостный Сан-Марко,
Подъемля тонкие кресты!
Ложился, как налет загара,
На мрамор твой — закатный свет...
Мне думалось: какою чарой
Одушевлен ты и согрет?
Что есть в тебе, что инокиней
Готова я пред Богом пасть?
— Господней воли плавность линий
Святую знаменует власть.
Пять куполов твоих — как волны...
Их плавной силой поднята,
Душа моя, как кубок полный,
До края Богом налита.