Небольшие, короткие стихи о любви, о жизни барда Окуджавы Булата.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
И к цыганкам, понимаешь, не хожу.
Напророчат: не люби ее такую,
Набормочут: до рассвета заживет,
Наколдуют, нагадают, накукуют...
А она на нашей улице живет!
Когда я шагнул с гитарой, растерянный, но живой?
Как будто шагнул я со сцены в полночный московский уют,
Где старым арбатским ребятам бесплатно судьбу раздают.
По-моему, все распрекрасно, и нет для печали причин,
И грустные те комиссары идут по Москве как один,
И нету, и нету погибших средь старых арбатских ребят,
Лишь те, кому нужно, уснули, но те, кому надо, не спят.
Пусть память - нелегкая служба, но все повидала Москва,
И старым арбатским ребятам смешны утешений слова.
От невзгод и от обид,
Мама, белая голубушка,
Утро новое горит.
Все оно смывает начисто,
Все разглаживает вновь...
Отступает одиночество,
Возвращается любовь.
И сладки, как в полдень пасеки,
Как из детства голоса,
Твои руки, твои песенки,
Твои вечные глаза.
Холодный хор хвои хранит молчанье.
Кукушки крик, как камешек отчаянья,
Все катится и катится в бору.
И все-таки я жду из тишины
(Как тот актер, который знает цену
Чужим словам, что он несет на сцену)
Каких-то слов, которым нет цены.
Ведь у надежд всегда счастливый цвет,
Надежный и таинственный немного,
Особенно когда глядишь с порога,
Особенно когда надежды нет.
Возле дома своего.
Но едва свернешь в сторонку —
Сразу все — на одного.
Так и хочется спросить:
Чем я вам мешаю жить?
Почему, едва я выйду,
Нужно вам меня убить?
Отвечают: потому,
Неизвестно почему,
Но у нас от сотворенья
Нет пощады никому.
И шеями мотали,
Как будто новые стихи,
Закрыв глаза, читали.
И было что-то в крике том
От горькой той кручины,
Когда, согнувшись, входят в дом
Постылые мужчины.
И был тот крик далек-далек
И падал так же мимо,
Как гладят, глядя в потолок,
Чужих и нелюбимых.
Когда ласкать уже невмочь,
И отказаться трудно...
И потому всю ночь, всю ночь
Не наступало утро.
Когда обнимал ее?
- Ты знаешь, а вот офицерские дочки
На нас, на солдат, не глядят.
А поле клевера было под нами,
Тихое, как река.
И волны клевера набегали,
И мы качались на них.
И Мария, раскинув руки,
Плыла по этой реке.
И были черными и бездонными
Голубые ее глаза.
И я сказал медсестре Марии,
Когда наступил рассвет:
- Нет, ты представь: офицерские дочки
На нас и глядеть не хотят.
Ни стихов, ни прозы,
Хочется людей спасать,
Выращивать розы.
Плещется июльский жар,
Воском оплывает,
Первый розы красный шар
В небо уплывает.
Раскрываются цветы
Сквозь душные травы
Из пчелиной суеты
Для чести и славы.
За окном трещит мороз
Дикий, оголтелый -
Расцветает сад из роз
На бумаге белой.
Пышет жаром злая печь,
Лопаются плитки,
Соскользают с гордых плеч
Лишние накидки.
И впадают невпопад
То в смех, а то в слезы
То березы аромат,
То дыханье розы.
За столом семи морей
Вы пропойте, вы пропойте
Славу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,
Как в спасение свое,
Вы сравните, вы сравните
С близким берегом ее.
Мы земных земней. И вовсе
К черту сказки о богах!
Просто мы на крыльях носим
То, что носят на руках.
Просто нужно очень верить
Этим синим маякам,
И тогда нежданный берег
Из тумана выйдет к вам.
И тишина как на дне...
Ваше величество женщина,
Да неужели — ко мне?
Тусклое здесь электричество,
С крыши сочится вода.
Женщина, ваше величество,
Как вы решились сюда?
О, ваш приход — как пожарище.
Дымно, и трудно дышать...
Ну, заходите, пожалуйста.
Что ж на пороге стоять?
Кто вы такая? Откуда вы?
Ах, я смешной человек...
Просто вы дверь перепутали,
Улицу, город и век.
Сидят.
Над ними синие туманы во все стороны летят.
Под ними красные цветочки и золотые лопухи…
Два кузнечика зеленых пишут белые стихи.
Они перышки макают в облака и молоко,
Чтобы белые их строчки было видно далеко,
И в затылках дружно чешут, каждый лапкой
Шевелит,
Но заглядывать в работу
Один другому не велит.
К ним бежит букашка божья, бедной барышней
Бежит,
Но у них к любви и ласкам что-то сердце не
Лежит.
К ним и прочие соблазны подбираются, тихи,
Но кузнечики не видят – пишут белые стихи.
Снег их бьет, жара их мучит, мелкий дождичек
Кропит,
Шар земной на повороте
Отвратительно скрипит…
Но меж летом и зимою, между счастьем и бедой
Прорастает неизменно вещий смысл работы той,
И сквозь всякие обиды
Пробиваются в века
Хлеб,
Жизнь,
Ветка тополя...
И прозрачен асфальт, как в реке вода.
Ах, Арбат, мой Арбат,
Ты — мое призвание.
Ты — и радость моя, и моя беда.
Пешеходы твои — люди невеликие,
Каблуками стучат — по делам спешат.
Ах, Арбат, мой Арбат,
Ты — моя религия,
Мостовые твои подо мной лежат.
От любови твоей вовсе не излечишься,
Сорок тысяч других мостовых любя.
Ах, Арбат, мой Арбат,
Ты — мое отечество,
Никогда до конца не пройти тебя.
Сыграй мне что-нибудь такое,
Чтоб краска схлынула с лица,
Как будто кони от крыльца.
Сыграй мне что-нибудь такое,
Чтоб ни печали, ни покоя,
Ни нот, ни клавиш и ни рук...
О том, что я несчастен, врут.
Еще нам плакать и смеяться,
Но не смиряться, не смиряться.
Еще не пройден тот подъем.
Еще друг друга мы найдем...
Все эти улицы - как сестры.
Твоя игра - их говор пестрый,
Их каблуков полночный стук...
Я жаден до всего вокруг.
Ты так играешь, так играешь,
Как будто медленно сгораешь.
Но что-то есть в твоем огне,
Еще неведомое мне.
Первые краски заката,
Вечного аиста
Белые хлопья над хатой,
Старой пословицы
Словно хранящие цену:
Все, мол, устроится,
Были бы аисты целы.
С неба ли звездного
В окна крадутся потемки?
Чем там до позднего
Заняты в этой хатенке?
Редко ли,
Часто ли,
Вправду ль о виденном судят?
Крепко ли счастливы?
Вовремя ль молоды люди?
Спросишь о прожитом,
Глянешь в глаза через силу:
Что, мол, встревожены?
Аиста, мол, не хватило.
Как, мол, без аиста?
Вот и бедуешь в жилище,
И спотыкаешься,
И виноватого ищешь...
Дело не в старости.
Это совсем про другое:
Были бы аисты
Белые
Над
Головою.
И хор в нашу честь не споет...
А время торопит - возница беспечный, -
И просятся кони в полет.
Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,
Не смолк бубенец под дугой...
Две вечных подруги - любовь и разлука -
Не ходят одна без другой.
Мы сами раскрыли ворота, мы сами
Счастливую тройку впрягли,
И вот уже что-то сияет пред нами,
Но что-то погасло вдали.
Святая наука - расслышать друг друга
Сквозь ветер, на все времена...
Две странницы вечных - любовь и разлука -
Поделятся с нами сполна.
Чем дальше живем мы, тем годы короче,
Тем слаще друзей голоса.
Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,
Глаза бы глядели в глаза.
То берег - то море, то солнце - то вьюга,
То ангелы - то воронье...
Две вечных дороги - любовь и разлука -
Проходят сквозь сердце мое.
Нет ни дней, ни часов, ни минут.
Облака в тишине,
Словно белые птицы, плывут.
Только я и ты, да только я и ты, да ты и я,
Только мы с тобой, да только мы с тобой, да мы с тобой...
Было так всегда, будет так всегда,
Все в мире - любовь, да лишь она, да лишь она.
Пусть плывут века,
Словно облака,
Любви не будет конца
Во все времена.
Только я и ты, да только я и ты, да я и ты,
Только мы с тобой, да только мы с тобой, да мы с тобой...
Синим небесам
Я расскажу о том, что знаю сам,
Белым облакам
Я расскажу о том, как я люблю тебя.
Только я и ты, да только я и ты, да ты и я,
Только мы с тобой, да только мы с тобой, да мы с тобой...
Было так всегда, будет так всегда,
Все в мире - любовь, да лишь она, да лишь она.
Пусть плывут века,
Словно облака,
Любви не будет конца
Во все времена.