Даешь тухлые яйца!

Комната
      проходная
во театре Корша
           (бе).
Ух ты мать…
         моя родная!
Пьеска —
     ничего себе…
Сюжетец —
         нету крепче:
в роли отца —
мышиный жеребчик
с видом спеца.
У папы
   много тягот:
его жена
собой мордяга
и плохо сложена.
(Очевидно,
     автор влип
в положительный тип.)
Целый день семенит
на доклад с доклада.
Как
  змее
      не изменить?!
Так ей и надо.
На таких
      в особенности
скушно жениться.
И папа,
   в меру
      средств и способностей,
в служебное время
           лезет на жилицу.
Тут где ж
       невинность вынести?
И сын,
   в семейке оной,
страдая от невинности,
ходит возбужденный.
Ему
  от страсти жарко,
он скоро
      в сажень вытянется…
А тут уже —
        кухарка,
народа представительница.
Но жить
      долго
нельзя без идеолога.
Комсомолец
         в этой роли
агитнуть ужасно рад:
что любой из граждан
         волен
жить с гражданками подряд.
Сердце не камень:
кухарка
   в ту же ночку
обеими ногами
лезет
     на сыночка.
Но только лишь
         мальчишеских уст
коснулись
     кухаркины уста —
в комнату
     входит
        один хлюст
в сопровождении
        другого хлюста.
Такому
   надо много ли:
монокль в морщине,
и дылда
      в монокле
лезет к мужчине.
Целует
   у мальчика
десять пальчиков.
Пока
     и днем и ночью
вот это длится,
не отстают
     и прочие
действующие лица.
Я сбежал
       от сих насилий,
но
     вполне уверен в этом,
что в дальнейшем
        кот Василий
будет жить
     с велосипедом.
Под потолком
      притаилась галерка,
места у нее
     высоки́…
Я обернулся,
         впиваясь зорко:
—Товарищи,
      где свистки?!
Пускай
   партер
      рукоплещет —
            «Браво!» —
но мы, —
     где пошлость,
           везде, —
должны,
      а не только имеем право
негодовать
     и свистеть.