Стихи о душе

Неразбериха

Лубянская площадь.
На площади той,
как грешные верблюды в конце мира,
орут папиросники:
«Давай, налетай!
«Мурсал» рассыпной!
Пачками «Ира»!

Никольские ворота.
Часовня у ворот.
Пропахла ладаном и елеем она.
Тиха,
что воды набрала в рот,
часовня святого Пантеле́ймона.

Немолод очень лад баллад ...

Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.
        Водопьяный.
              Вид
вот.
  Вот
    фон.
В постели она.
      Она лежит.
Он.
  На столе телефон.
«Он» и «она» баллада моя.
Не страшно нов я.
Страшно то,
     ч то «он» — это я
и то, что «она» —
        моя.
При чем тюрьма?
        Рождество.
            Кутерьма.
Без решеток окошки домика!

Коминтерн

Глядя
    в грядущую грозу,
            в грядущие грома́,
валы времен,
           валы пространств громя,
рули
        мятежных дней
        могуче сжав
                    и верно, —
плывет
    Москвой
        дредноут Коминтерна.
Буржуи мира,
           притаясь
              по скрывшим окна шторам,
дрожат,
    предчувствуя
           грядущих штурмов шторм.
Слюною нот
           в бессильи
            иссякая,
орут:
   — Зловредная,

Флаг

Ты пёр
   позавчера
      за громыханьем
            врангелевских ядер.
Теперь
   в изумленьи юли!
Вот мы —
         с пятьдесят —
            стоим
               на пяди
Советской
      посольской земли.
Товарищи,
          двое
          док
таких, что им
      и небо пустяк,
влезли
   и стали
      крепить на флагшток
в серпе и молоте
           ситцевый стяг.
Флажок тонковат,
         помедлил минутцу,
кокетничал с ветром,

Английский лидер

Тактика буржуя
      проста и верна:
лидера
   из союза выдернут,
«на тебе руку,
      и в руку на»,
и шепчут
    приказы лидеру.
От ихних щедрот
        солидный клок
(Тысячу фунтов!
        Другим не пара!)
урвал
  господин
      Вильсон Гевлок,
председатель
      союза матросов и кочегаров.
И гордость класса
        в бумажник забросив,
за сто червонцев,
        в месяц из месяца,
речами
   смиряет
        своих матросов,
а против советских

Фабрика мертвых душ

Дело важное творя,
блещет
   ум секретаря.
«Ко мне,
      товарищи-друзья!
Пошлю,
   работой нагрузя.
Ванька здесь,
         а Манька —
          там!
Вся ячейка по местам».
Чисто,
   тихо,
       скоро,
       мило…
Аж нагрузок не хватило!!!
От удовольствия горя,
блестят
   глаза
      секретаря.
В бюро
   провел
      докладов ряд.
Райком
   надул при случае.
«Моя
     ячейка —
         лучшая».
Райком с бюро

Два соревнования

Европу
   огибаю
      железнодорожным туром
и в дымные дни
       и в ночи лунные.
Черт бы ее взял! —
          она не дура,
она, товарищи,
      очень умная,
Здесь
     на длинные нити расчета
бусы часов
    привыкли низаться,
здесь
    каждый
        друг с другом
             спорит до черта
по всем правилам рационализации.
Французы соревнуются
          с англичанами рыжими:
кто
 из рабочего
         больше выжмет.
Соревнуются партии

Сердцу

Она так нежно, так заботно
В тот час взглянула мне в лицо,
Она, казалось, неохотно
Взяла венчальное кольцо, —
Ужель не сон? ужели точно
Она невинна и верна
И не мечтой была порочной,
А тайной грустью стеснена?
Ах! искра той надежды сладкой
Могла бы грудь одушевить,
Веселый стих внушить украдкой,
Мечту и музу пробудить.
Я вновь главой поник бы ныне
Перед царицей красоты,
Неся к ногам моей богини
Любовь, покорность и мечты.
Но нет, самолюбивой думой
Напрасно сердце не живи!

Памяти Н.А. Римского-Корсакова

  Баян умолк… Слеза его аккордов
Еще блестит кристаллом неземным—
Как всплески вод таинственных фиордов,
Как над грехом безгрешный серафим.
Он жизнь отпел… Душа вспорхнула гордо
На небеса зефиром голубым…
Перенеси удар, отчизна, твердо,
Воспой его, как ты воспета им.
  Пусть задрожат в сердцах народных арфы
И воспоют творца Садко и Марфы;
Снегурочка воскреснет в Мая Ночь;
  Раздастся гимн торжественных созвучий,
Он загудит, живящий и могучий,
  Прославив песнь,— нам мать, Баяну — дочь…

Страницы