Стихи советских поэтов

Крестьянам! Рассказ о Змее-Горыныче и о том, в кого Горыныч обратился нынче

У кого нуждою глотку свело —
растопырь на вот это уши.
Эй, деревня каждая!
         Эй, село!
Навостри все уши —
         и слушай.
Нынче
           будет
        из старой истории сказ
о чудовище —
         Змее-Горыныче.
Нынче
           этот змей
               объявился у нас,
только нынче
           выглядит иначе.
Раз завидя,
    вовеки узнаешь ты:
чешуя его
    цвета зеленого,
миллион зубов —
         каждый
            будто бутыль —

Слегка нахальные стихи товарищам из Эмкахи

Прямо
   некуда деваться
от культуры.
        Будь ей пусто!
Вот
 товарищ Цивцивадзе
насадить мечтает бюсты.
Чтоб на площадях
       и скверах
были
    мраморные лики,
чтоб, вздымая
      морду вверх,
мы бы
   видели великих.
Чтобы, день
       пробегав зря,
хулиганов
    видя
      рожи,
ты,
 великий лик узря,
был
 душой облагорожен.
Слышу,
   давши грезам дань я,
нотки
     шепота такого:
«Приходите

Птичка божия

Он вошел,
    склонясь учтиво.
Руку жму.
    — Товарищ —
          сядьте!
Что вам дать?
      Автограф?
          Чтиво?
—Нет.
   Мерси вас.
       Я —
            писатель.
—Вы?
   Писатель?
       Извините.
Думал —
    вы пижон.
        А вы…
Что ж,
  прочтите,
       зазвените
грозным
      маршем
       боевым.
Вихрь идей
    у вас,
       должно быть.
Новостей
    у вас
      вагон.
Что ж,

Рождество 1963

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

январь 1964

Каток растаял

Каток растаял… Не услада
За зимней тишью стук колес.
Душе весеннего не надо
И жалко зимнего до слез.

Зимою грусть была едина…
Вдруг новый образ встанет… Чей?
Душа людская — та же льдина
И так же тает от лучей.

Пусть в желтых лютиках пригорок!
Пусть смел снежинку лепесток!
—Душе капризной странно дорог
Как сон растаявший каток…

Семеро, семеро...

Семеро, семеро
Славлю дней!
Семь твоих шкур твоих
Славлю, Змей!

Пустопорожняя
Дань земле —
Старая кожа
Лежит на пне.

Старая сброшена, —
Новой жди!
Старую кожу,
Прохожий, жги!

Чтоб уж и не было
Нам: вернись!
Чтобы ни следу
От старых риз!

Снашивай, сбрасывай
Старый день!
В ризнице нашей —
Семижды семь!

Сиротка

Маша — круглая сиротка.
Плохо, плохо Маше жить,
Злая мачеха сердито
Без вины ее бранит.

Неродимая сестрица
Маше места не дает.
Плачет Маша втихомолку
И украдкой слезы льет.

Не перечит Маша брани,
Не теряет дерзких слов,
А коварная сестрица
Отбивает женихов.

Злая мачеха у Маши
Отняла ее наряд,
Ходит Маша без наряда,
И ребята не глядят.

Ходит Маша в сарафане,
Сарафан весь из заплат,
А на мачехиной дочке
Бусы с серьгами гремят.

Ко всему

Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!

Белый,
сшатался с пятого этажа.
Ветер щеки ожег.
Улица клубилась, визжа и ржа.
Похотливо взлазил рожок на рожок.

Вознес над суетой столичной одури
строгое —
древних икон —
чело.
На теле твоем — как на смертном о́дре —
сердце
дни
кончило.

Долой

  Мы
  сбросили с себя
         помещичье ярмо,
мы
      белых выбили,
         наш враг
                        полег, исколот;
мы
     побеждаем
            волжский мор
и голод.
Мы
      отвели от горл блокады нож,
мы
     не даем
    разрухе
         нас топтать ногами,
мы победили,
           но не для того ж,
чтоб очутиться
         под богами?!
Чтоб взвилась
            вновь,
         старья вздымая пыль,
воронья стая

Хулиган («Республика наша в опасности...»)

  Республика наша в опасности.
                В дверь
  лезет
     немыслимый зверь.
  Морда матовым рыком гулка́,
  лапы —
      в кулаках.
  Безмозглый,
        и две ноги для ляганий,
  вот — портрет хулиганий.
  Матроска в полоску,
           словно леса́.
  Из этих лесов
         глядят телеса.
  Чтоб замаскировать рыло мандрилье,
  шерсть
     аккуратно
          сбрил на рыле.
  Хлопья пудры
         («Лебяжьего пуха»!),
  бабочка-галстук

Страницы