Стихи в школу

Вы, те, что носите на плечах мертвый шар,
Наполненный Бог весть какой ничтожной дрянью,
Сумели ли бы вы зажечь в себе пожар
Такой, как я зажег за недоступной гранью?

Вы, те, что учитесь, чтоб ничего не знать,
Вы, незнакомые с восторгом восприятья,
Вы, пролетарии и блещущая знать,
Я вас не допущу до нового распятья.

Все светозарное в вас пробуждает злость,—
Будь это Сам Господь или поэта строфы.
Но помните одно: забит последний гвоздь,
Что кован для Креста,— и нет второй Голгофы!

Скрипнула дверь. Задрожала рука.
Вышла я в улицы сонные.
Там, в поднебесьи, идут облака
Через туман озаренные.

С ними – знакомое, слышу, вослед…
Нынче ли сердце пробудится?
Новой ли, прошлой ли жизни ответ,
Вместе ли оба почудятся?

Если бы злое несли облака,
Сердце мое не дрожало бы…
Скрипнула дверь. Задрожала рука.
Слезы. И песни. И жалобы.

Средь нас на палочке деревянной
сидит кукушка в сюртуке,
хранит платочек румяный
в своей чешуйчатой руке.
Мы все как бабушка тоскуем,
разинув рты, глядим вперед
на табуретку золотую —
и всех тотчас же страх берет:
Иван Матвеевич от страха
часы в карман переложил.
А Софья Павловна, старуха,
сидела в сокращеньи жил
А Катя, в форточку любуясь,
звериной ножкой шевеля,
холодным потом обливаясь
и заворачивалась в шеншеля.
Из-под комода ехал всадник,
лицом красивый, как молитва,

Лапы елок,
          лапки,
            лапушки…
Все в снегу,
      а теплые какие!
Будто в гости
      к старой,
            старой бабушке
я
вчера
   приехал в Киев.
Вот стою
       на горке
         на Владимирской.
Ширь во-всю —
          не вымчать и перу!
Так
       когда-то,
      рассиявшись в выморозки,
Киевскую
      Русь
         оглядывал Перун.
А потом —
      когда
         и кто,
            не помню толком,