Марина Ивановна Цветаева

Им ночью те же страны снились,
Их тайно мучил тот же смех,
И вот, узнав его меж всех,
Они вдвоем над ним склонились.

Над ним, любившим только древность,
Они вдвоем шепнули: «Ах!»…
Не шевельнулись в их сердцах
Ни удивление, ни ревность.

И рядом в нежности, как в злобе,
С рожденья чуждые мольбам,
К его задумчивым губам
Они прильнули обе… обе…

Сквозь сон ответил он: «Люблю я!»…
Раскрыл объятья — зал был пуст!
Но даже смерти с бледных уст
Не смыть двойного поцелуя.

Темной капеллы, где плачет орган,
Близости кроткого лика!..
Счастья земного мне чужд ураган:
Я — Анжелика.

Тихое пенье звучит в унисон,
Окон неясны разводы,
Жизнью моей овладели, как сон,
Стройные своды.

Взор мой и в детстве туда ускользал,
Он городами измучен.
Скучен мне говор и блещущий зал,
Мир мне — так скучен!

Кто-то пред Девой затеплил свечу,
(Ждет исцеленья ль больная?)
Вот отчего я меж вами молчу:
Вся я — иная.

Не знали долго ваши взоры,
Кто из сестер для них «она»?
Здесь умолкают все укоры, —
Ведь две мы. Ваша ль то вина?

—«Прошел он!» — «Кто из них? Который?»
К обоим каждая нежна.
Здесь умолкают все укоры. —
Вас двое. Наша ль то вина?

—«Слова твои льются, участьем согреты,
Но темные взгляды в былом».
—«Не правда ли, милый, так смотрят портреты,
Задетые белым крылом?»
—«Слова твои — струи, вскипают и льются,
Но нежные губы в тоске».
—«Не правда ли, милый, так дети смеются
Пред львами на красном песке?»
—«Слова твои — песни, в них вызов и силы,
Ты снова, как прежде, бодра»…
—«Так дети бодрятся, не правда ли, милый,
Которым в кроватку пора?»