Когда порой влюбляется поэт,
Он в рамки общих мерок не вмещается,
Не потому, что он избранник, нет,
А потому, что в золото и свет
Душа его тогда переплавляется.
Кто были те, кто волновал поэта?
Как пролетали ночи их и дни?
Не в этом суть, да и неважно это.
Всё дело в том, что вызвали они!
Пускай горды, хитры или жеманны, —
Он не был зря, сладчайший этот плен.
Вот две души, две женщины, две Анны,
Две красоты — Оленина и Керн.
Ну зачем, ну зачем нам с тобою ссориться?
Ведь от споров, амбиций и глупых ссор
Ничего-то хорошего не построится,
А останется только словесный сор.
Ну пускай бы мы глупыми оба были,
Так ведь признаков тупости вроде нет,
Или, скажем, друг друга б мы не любили,
Так ведь любим, и, кстати, уж сколько лет!
Да, всем хочется быть на земле любимыми.
Но большое ведь следует сберегать.
Я уверен: чтоб быть до конца счастливыми,
Надо быть терпеливыми и терпимыми,
Не стремясь ни скомандовать, ни подмять.
Наша жизнь — как фонарика узкий свет.
А от лучика влево и вправо —
Темнота: миллионы безмолвных лет…
Все, что было до нас и придёт вослед,
Увидать не дано нам, право.
Хорошо б лет на тысячу растянуть
Время каждого поколенья,
Вот тогда получился бы путь как путь,
А не наше одно мгновенье!
Но Судьба усмехнулась бы: «Для чего
Вы мечтами себя тревожите,
Если даже мгновенья-то одного
Часто толком прожить не можете!»
О нет, я никогда не ревновал,
Ревнуют там, где потерять страшатся.
Я лишь порою бурно восставал,
Никак не соглашаясь унижаться.
Ведь имя, что ношу я с детских лет,
Не просто так снискало уваженье.
Оно прошло под заревом ракет
Сквозь тысячи лишений и побед,
Сквозь жизнь и смерть, сквозь раны и сраженья.
И на обложках сборников моих
Стоит оно совсем не ради славы.
Чтоб жить и силой оделять других,
В каких трудах и поисках каких
Все эти строки обретали право!
