Русская поэзия

Звон отдаленный, пасхальный...

Звон отдаленный, пасхальный,
Слышу сквозь завесу дней.
Тихо бреду я, печальный,
В мире вечерних теней.

Звон отдаленный, пасхальный,
Ближе, прозрачней, слышней…
Тихо бреду я, печальный,
С горестной думой о Ней.

Груз

Книг, статуй, гор, огромных городов,
И цифр, и формул груз, вселенной равный,
Всех опытов, видений всех родов,
Дней счастья, мигов скорби своенравной,

И слов, любовных снов, сквозь бред ночей,
Сквозь пламя рук, зов к молниям бессменным,
Груз, равный вечности в уме!— на чьей
Груди я не дрожал во сне надменном?

Стон Клеопатр, вздох Федр, мечты Эсфирей,
Не вы ль влились,— медь в память,— навсегда!
Где фильмы всей земли кружат в эфире,
Еще звучат, поют векам — их «да»!

Анжелика

Темной капеллы, где плачет орган,
Близости кроткого лика!..
Счастья земного мне чужд ураган:
Я — Анжелика.

Тихое пенье звучит в унисон,
Окон неясны разводы,
Жизнью моей овладели, как сон,
Стройные своды.

Взор мой и в детстве туда ускользал,
Он городами измучен.
Скучен мне говор и блещущий зал,
Мир мне — так скучен!

Кто-то пред Девой затеплил свечу,
(Ждет исцеленья ль больная?)
Вот отчего я меж вами молчу:
Вся я — иная.

Посвящение («Прими, прими мой грустный труд...»)

Прими, прими мой грустный труд
И, если можешь, плачь над ним;
Я много плакал — не придут
Вновь эти слезы — вечно им
Не освежать моих очей.
Когда катилися они,
Я думал, думал всё об ней.
Жалел и ждал другие дни!
Уж нет ее, и слез уж нет —
И нет надежд — передо мной
Блестит надменный, глупый свет
С своей красивой пустотой!
Ужель я для него писал?
Ужели важному шуту
Я вдохновенье посвящал,
Являя сердца полноту?
Ценить он только злато мог
И гордых дум не постигал;

Дешевая распродажа

Женщину ль опутываю в трогательный роман,
просто на прохожего гляжу ли —
каждый опасливо придерживает карман.
Смешные!
С нищих —
что с них сжулить?

Сколько лет пройдет, узнают пока —
кандидат на сажень городского морга —
я
бесконечно больше богат,
чем любой Пьерпонт Мо́рган.

Про Тита и Ваньку

Жил Тит.
    Таких много!
Вся надежда у него
         на господа-бога.
Был Тит,
    как колода, глуп.
Пока не станет плечам горячо,
машет Тит
    со лба на пуп
да с правого
        на левое плечо.
Иной раз досадно даже.
Говоришь:
    «Чем тыкать фигой в пуп —
дрова коли!
       Наколол бы сажень,
а то
      и целый куб».
Но сколько на Тита ни ори,
Тит
    не слушает слов:
чешет Тит языком тропари
да «Часослов».
Раз
      у Тита

Чугунные штаны

Саксонская площадь;
         с площади плоской,
парадами пропылённой,
встает
    металлический
           пан Понятовский —
маршал
    Наполеона.
Штанов нет.
     Жупан с плеч.
Конь
     с медным хвостом.
В правой руке
      у пана
         меч,
направленный на восток.
Восток — это мы.
        Восток — Украина,
деревни
    и хаты наши.
И вот
  обратить
      Украину
         в руины
грозятся
    меч и маршал.
Нам

Тяжел наш путь, твой бедный мул...

Тяжел наш путь, твой бедный мул
Устал топтать терновник злобный;
Взгляни наверх: то не аул,
Гнезду орлиному подобный;
То целый город; смолкнул гул
Народных празднеств и торговли,
И ветер тления подул
На богом проклятые кровли.
Во дни глубокой старины
(Гласят народные скрижали),
Во дни неволи и печали,
Сюда Израиля сыны
От ига чуждого бежали,
И град возник на высях гор.
Забыв отцов своих позор
И горький плен Ерусалима,
Здесь мирно жили караимы;
Но ждал их давний приговор,

Весна — это свет и в любовь окно ...

Весна — это свет и в любовь окно.
И выше нет в мире авторитета.
Её воспевают в стихах поэты
И тянут художники на полотно.

Весна — расслабление и порыв!
И нет ни вредней её, ни полезней.
Она — обостренье всех чувств людских
И, к сожаленью, вещей иных,
Она — обострение всех болезней…

1994 г.

Страницы