Стихи о душе

В. Я. Брюсову на память

Разбоя след затерян прочно
во тьме египетских ночей.
Проверив рукопись
построчно,
гроши отсыпал казначей.
Бояться вам рожна какого?
Что
против — Пушкину иметь?
Его кулак
навек закован
в спокойную к обиде медь!

Хлеще ливня ...

Хлеще ливня,
      грома бодрей,
Бровь к брови,
      ровненько,
со всех винтовок,
        со всех батарей,
с каждого маузера и браунинга,
с сотни шагов,
      с десяти,
           с двух,
в упор —
     за зарядом заряд.
Станут, чтоб перевесть дух,
и снова свинцом сорят.
Конец ему!
     В сердце свинец!
Чтоб не было даже дрожи!
В конце концов —
        всему конец.
Дрожи конец тоже.

Каждый, думающий о счастье своем, покупай немедленно выигрышный заем!

Смешно и нелепо
заботиться
     поэту
        о счастье нэпов.
Однако
    приходится
         дать совет:
граждане,
     подымайтесь чуть свет!
Беги в банки,
пока не толпятся
        и не наступают на́ ноги.
И, изогнувшись
        в изящной грации,
говоришь кассиру:
         — Подать облигации! —
Получишь
     от кассира,
          уваженьем объятого,
говоришь ему
       голосом,
          тверже, чем жесть:
—Так как
     куплено

Соберитесь и поговорите-ка вровень с критикой писателя и художника, почему так много сапожников-критиков и нет совершенно критики на сапожников?

Фельетонов ягодки —
            рецензий цветочки…
Некуда деваться дальше!
Мы знаем
    о писателях
            всё до точки:
о великих
    и о
      захудалейших.
Внимает
      критик
         тише тли,
не смолк ли Жаров?
           пишет ли?..
Разносят
      открытки
       Никулина вид,
мы знаем,
         что́ Никулин:
как поживает,
      что творит,
не хвор,
   не пьет коньяку ли.
Богемские
    новости
       жадно глотая,

На что жалуетесь?

Растет
   курьерский
       строительный темп.
В бригадах
    в ударных —
          тыщи.
И лишь,
   как рак на мели,
          без тем
прозаик
   уныло свищет.
Отмашем
       в четыре
       пятерку лет,
но этого
   мало поэту.
В затылок
    в кудластый
         скребется поэт,
а тем
    под кудрею —
        и нету.
Обрезовой
    пулей
       сельскую темь
кулак
    иссверлил, неистов.
Но, видите ли,

Загадка («Художества любитель...»)

Художества любитель,
Тупейший, как бревно,
Аристократов чтитель,
А сам почти…;

Поклонник вре-бонтона,
Армянский жантильйом,
Читающий Прудона
Под пальмовым листом;

Сопящий и сипящий—
Приличий тонких раб,
Исподтишка стремящий
К Рашели робкий…;

Три раза в год трясущий
Журнальные статьи
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

Друг мыслей просвещенных,
Чуть-чуть не коммунист,
Удав для подчиненных,
Перед Перовским — глист;

Тень Фонвизина

В раю, за грустным Ахероном,
Зевая в рощице густой,
Творец, любимый Аполлоном,
Увидеть вздумал мир земной.
То был писатель знаменитый,
Известный русский весельчак,
Насмешник, лаврами повитый
Денис, невежде бич и страх.
«Позволь на время удалиться,—
Владыке ада молвил он,—
Постыл мне мрачный Флегетон,
И к людям хочется явиться».
«Ступай!» — в ответ ему Плутон;
И видит он перед собою:
В ладье с мелькающей толпою
Гребет наморщенный Харон
Челнок ко брегу; с подорожной

Привал. Дымяся, огонек...

Привал. Дымяся, огонек
Трещит под таганом дорожным,
Пасутся кони, и далек
Весь мир с его волненьем ложным.
Здесь долго б я с тобою мог
Мечтать о счастии возможном!
Но, очи грустно опустив
И наклонясь над крутизною,
Ты молча смотришь на залив,
Окружена зеленой мглою…
Скажи, о чем твоя печаль?
Не той ли думой ты томима,
Что счастье, как морская даль,
Бежит от нас неуловимо?
Нет, не догнать его уж нам,
Но в жизни есть еще отрады;
Не для тебя ли по скалам
Бегут и брызжут водопады?

Страницы