Стихи о судьбе

Пурпур бледнеющих губ

Медленно всходит луна,
Пурпур бледнеющих губ.
Милая, ты у окна —
Тиной опутанный труп.

Милая, о, наклонись…
Пурпур бледнеющих губ.
Клятвы возносятся ввысь…
Тиной опутанный труп.

Если б прижать мне к губам
Пурпур бледнеющих губ!
Звезды ли падают к нам?
Тиной опутанный труп.

Плачут кругом… но о чем?
Пурпур бледнеющих губ,
А на песке огневом
Тиной опутанный труп.

Верен был клятве своей
Пурпур бледнеющих губ…
Что ж! уносите скорей
Тиной опутанный труп!

На леднике

И вы, святыни снега, обесчещены,
Следами палок осквернен ледник,
И чрез зияющие трещины
Ведет туристов проводник.

Но лишь свернешь с дороги предназначенной,
Туда, где нет дорожек и скамей, —
Повеет мир, давно утраченный,
Среди оснеженных камней!

Быть может, мы — уже последние,
Кто дышит в Альпах прежней тишиной.
Вершины царственно-соседние
Одеты влажной синевой.

Парит орел над скалами точеными;
Настороживши слух, стоят сурки;
Объяты рамами зелеными,
Синея в блеске, ледники.

За горами, песками, морями...

За горами, песками, морями—
Вечный край благовонных цветов,
Где, овеяны яркими снами,
Дремлют розы, не зная снегов.

Но красы истомленной молчанье
Там на всё налагает печать,
И палящего солнца лобзанье
Призывает не петь, а дышать.

Восприяв опьянения долю
Задремавших лесов и полей,
Где же вырваться птичке на волю
С затаенною песнью своей?

И сюда я, где сумрак короче,
Где заря любит зорю будить,
В холодок вашей северной ночи
Прилетаю и петь и любить.

Умирающий гладиатор

I see before me the gladiator lie…
Byron.

Ликует буйный Рим… торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена…
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор…
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт… освистанный актер.

На земле мир. Во человецех благоволение

Радостный крик греми —
это не краса ли?!
Наконец
наступил мир,
подписанный в Версале.
Лишь взглянем в газету мы —
мир!
Некуда деться!
На земле мир.
Благоволение во человецех.
Только (хотя и нехотя)
заметим:
у греков негоже.
Грек норовит заехать
товарищу турку по роже.
Да еще
Пуанкаре
немного
немцев желает высечь.
Закинул в Рур ногу
солдат 200 тысяч!
Еще, пожалуй,
в Мѐмеле
Литвы поведенье игриво —
кого-то
за какие-то земли

Вдохновенная речь про то, как деньги увеличить и уберечь

В нашем хозяйстве —
         дыра за дырой.
Трат масса,
     расходов рой.
Поэтому
    мы
у своей страны
      берем взаймы.
Конечно,
    дураков нету
даром
       отдавать
      свою монету.
Заем
  поэтому
      так пущен,
что всем доход —
        и берущим
            и дающим.
Ясно,
  как репа на блюде, —
доход обоюден.
Встань утром
      и, не смущаемый ленью,
беги
  к ближайшему
        банковскому отделению!
Не желая

Играй, покуда над тобою...

Играй, покуда над тобою
Еще безоблачна лазурь —
Играй с людьми, играй с судьбою,
Ты — Жизнь, уж призванная к бою,
Ты — Сердце, жаждущее бурь…
Как часто, грустными мечтами
Томимый, на тебя гляжу,
И взор туманится слезами —
Зачем? Что общего меж нами?
Ты жить идешь — я ухожу…
Я слышал утренние грезы
И первый милый лепет Дня —
Но поздние, живые грозы —
Но взрыв страстей, но страсти слезы, —
Нет, это все не для меня…
Но, может быть — в разгаре лета —
Ты вспомнишь о своей Весне —

На рынке

В уборе из цветов и крынок
Открыл ворота старый рынок.
Здесь бабы толсты, словно кадки,
Их шаль невиданной красы,
И огурцы, как великаны,
Прилежно плавают в воде.
Сверкают саблями селедки,
Их глазки маленькие кротки,
Но вот, разрезаны ножом,
Они свиваются ужом.
И мясо, властью топора,
Лежит, как красная дыра,
И колбаса кишкой кровавой
В жаровне плавает корявой,
И вслед за ней кудрявый пес
Несет на воздух постный нос,
И пасть открыта, словно дверь,
И голова, как блюдо,

Известный откупщик Фадей...

    Известный откупщик Фадей
Построил богу храм… и совесть успокоил.
    И впрямь! На всё ценЫ удвоил:
Дал богу медный грош, а сотни взял рублей
          С людей.

Св. Серафим

Посвящается Нине Петровской

Плачем ли тайно в скорбях,
грудь ли тоскою теснима —
в яснонемых небесах
мы узнаем Серафима.

Чистым атласом пахнет,
в небе намотанном.
Облаком старец сойдет,
нежно разметанным.

«Что с тобой, радость моя, —
радость моя?..»

Смотрит на нас
ликом туманным, лилейным.
Бледно-лазурный атлас
в снежно-кисейном.

Бледно-лазурный атлас
тихо целует.
Бледно-лазурный атлас
в уши нам дует:

Страницы