Поэзия

Царём пернатых мир его зовёт.
И он как будто это понимает:
Всех смелостью и силой поражает
И выше туч вздымает свой полет.

О, сколько раз пыталось вороньё,
Усевшись на приличном отдаленье,
Бросать с ревнивой ненавистью тени
На гордое орлиное житьё.

За что он славу издавна имеет?
С чего ему почтение и честь?
Ни тайной долголетья не владеет,
Ни каркать по-вороньи не умеет,
Ни даже просто падали не ест.

В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч
и на звезды глядел,
и в кармане моем заблудившийся ключ
все звенел не у дел,
и по сетке скакал надо мной виноград,
акробат от тоски;
был далек от меня мой родной Ленинград,
и все ближе — пески.

Бессеребряной сталью мерцало крыло,
приближаясь к луне,
и чучмека в папахе рвало, и текло
это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.
Над одною шестой
в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
двухголовый святой.

Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты — гордецу своему
Не родившая сына…

В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты, гордецу своему
Не махнувшая следом…

На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты, гордеца своего
Не покрывшая телом…

В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту.
—Ты, гордецу своему
Не отершая пота…

—Своекорыстная кровь! —
Проклята, проклята будь
Ты — Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной!

Будто жизнь на страданья моя обречёна;
Горе вместе с тоской заградили мне путь;
Будто с радостью жизнь навсегда разлучёна,
От тоски и от ран истомилася грудь.

Будто в жизни мне выпал страданья удел;
Незавидная мне в жизни выпала доля.
Уж и так в жизни много всего я терпел,
Изнывает душа от тоски и от горя.

Даль туманная радость и счастье сулит,
А дойду — только слышатся вздохи да слезы.
Вдруг наступит гроза, сильный гром загремит
И разрушит волшебные, сладкие грезы.