Стихи о душе

Флейта-позвоночник

Пролог

За всех вас,
которые нравились или нравятся,
хранимых иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.

Все чаще думаю —
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт.

Товарищу подростку

Попами
   столетия
гудят с колоколен:
«Растите, дети,
резвитесь на воле.
Пусть ходят
    плети
по спинам
    голи.
Растите, дети,
резвитесь на воле.
Пусть мрак безрассветен,
пусть выкрики боли —
растите, дети,
резвитесь на воле».
Словом,
      детеныш,
будьте цветочком.
Благоухайте мамаше
и —
 точка!
Товарищ
      второй ступени,
плюнь на такое пение!
Мы сомкнутым строем
          в коммуну идем
и старые,
    и взрослые,

Месяц

Зачем из облака выходишь,
Уединенная луна,
И на подушки, сквозь окна,
Сиянье тусклое наводишь?
Явленьем пасмурным своим
Ты будишь грустные мечтанья,
Любви напрасные страданья
И строгим разумом моим
Чуть усыпленные желанья.
Летите прочь, воспоминанья!
Засни, несчастная любовь!
Уж не бывать той ночи вновь.
Когда спокойное сиянье
Твоих таинственных лучей
Сквозь темный завес проницало
И бледно, бледно озаряло
Красу любовницы моей.
Что вы, восторги сладострастья,

Дина

Тридцать весен встречала она,
Отдавалась бесстыдно не раз,
Но была ли хоть раз влюблена,
Влюблена от души, без прикрас?

Отчего так ее я хотел?
Я ведь в ней не нашел ничего,
Кроме жажды познания тел.
Но ее я хотел… Отчего?

Эти шелесты, краски, духи
Опьяняли меня, как толпа,
Распевала Баркова стихи
И была невозможно глупа.

А в дурманной ее красоте,
В дерзких ласках ее и словах
Мой рассудок терялся в правах,
И… сияла она в высоте…

Порой, среди забот и жизненного шума...

Порой, среди забот и жизненного шума,
Внезапно набежит мучительная дума
И гонит образ твой из горестной души.
Но только лишь один останусь я в тиши
И суетного дня минует гул тревожный,
Смиряется во мне волненье жизни ложной,
Душа, как озеро, прозрачна и сквозна,
И взор я погрузить в нее могу до дна;
Спокойной мыслию, ничем не возмутимой,
Твой отражаю лик желанный и любимый
И ясно вижу глубь, где, как блестящий клад,
Любви моей к тебе сокровища лежат.

Грубый парадокс

Кто придумал на свете такую разницу:
Вот ты входишь в любовь, словно в светлый храм,
А любимая сердце вручает там,
Где какой-нибудь тип, как последний хам,
Этим сердцем почти вытирает задницу.

1995 г.

Свадьба

Мы ждем. Ее все нет, все нет…
Уставившись на паперть храма
В свой черепаховый лорнет,
Какая-то сказала дама.

Завистливо: «Si jeune… Quelle ange…»
Гляжу — туманится в вуалях:
Расправила свой флер д'оранж, —
И взором затерялась в далях.

Уж регент, руки вверх воздев,
К мерцающим, златым иконам,
Над клиросом оцепенев,
Стоит с запевшим камертоном.

Уже златит иконостас
Вечеровая багряница.
Вокруг уставились на нас
Соболезнующие лица.

Последние слова

И я опять пишу последние слова,
Предсмертные стихи, звучащие уныло…
Опять, опять пишу унылые слова.

Но не забыто все, что грезилось и было!
Пусть будущего нет, пусть завтра — не мое,
Но не забыто все, что грезилось и было.

Теперь не жизни жаль, где я изведал все:
Победу и позор, и все изгибы чувства, —
Нет, мне не жизни жаль, где я изведал все.

Но вы, мечты мои! провиденья искусства!
Ряды замышленных и не свершенных дел!
Вы, вы, мечты мои, провиденья искусства!

Страницы