Стихи о Петербурге

Фокстрот

В ботинках кожи голубой,
В носках блистательного франта,
Парит по воздуху герой
В дыму гавайского джаз-банда.
Внизу — бокалов воркотня,
Внизу — ни ночи нет, ни дня,
Внизу — на выступе оркестра,
Как жрец, качается маэстро.
Он бьет рукой по животу,
Он машет палкой в пустоту,
И легких галстуков извилина
На грудь картонную пришпилена.

Еще Петербург

В ушах обрывки теплого бала,
а с севера — снега седей —
туман, с кровожадным лицом каннибала,
жевал невкусных людей.

Часы нависали, как грубая брань,
за пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой.

Стой, подушка! ...

Стой, подушка!
      Напрасное тщенье.
Лапой гребу —
      плохое весло.
Мост сжимается.
        Невским течением
меня несло,
     несло и несло.
Уже я далёко.
      Я, может быть, за́ день.
За де́нь
    от тени моей с моста.
Но гром его голоса гонится сзади.
В погоне угроз паруса распластал.
—Забыть задумал невский блеск?!
Ее заменишь?!
      Некем!
По гроб запомни переплеск,
плескавший в «Человеке». —
Начал кричать.
      Разве это осилите?!
Буря басит —

Из облака вызрела лунная дынка ...

Из облака вызрела лунная дынка,
стену̀ постепенно в тени оттеня.
Парк Петровский.
        Бегу.
           Ходынка
за мной.
       Впереди Тверской простыня.
А-у-у-у!
    К Садовой аж выкинул «у»!
Оглоблей
     или машиной,
но только
     мордой
        аршин в снегу.
Пулей слова матершины.
«От нэпа ослеп?!
Для чего глаза впря̀жены?!
Эй, ты!
    Мать твою разнэп!
Ряженый!»
Ах!
  Да ведь
я медведь.
Недоразуменье!
         Надо —

Еврейское кладбище около Ленинграда ...

Еврейское кладбище около Ленинграда.
Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядом
юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

Для себя пели.
Для себя копили.
Для других умирали.
Но сначала платили налоги,
уважали пристава,
и в этом мире, безвыходно материальном,
толковали Талмуд,
оставаясь идеалистами.

1958

Нева течёт вдоль Академии...

Нева течёт вдоль Академии,
днем светлая,
немая после обеда.
К шести часам Нева — лопата
на карте города лежит как на тарелке.
Святые рыбы
туземцы водяного бреда
плывут как стрелки
огибая остров,
уходят в море под парами,
плывут вдоль берега крутого
уже фарфоровыми горами.
Их не догонишь холодных беглянок,
они плывут у Гельголанда
где финские воды бегут меж полянок,
озер голубая гирлянда,
где бедные птицы кривыми ножами
сидят положив море в яму
чтобы создать по краям

Тогда лишь в полном торжестве...

Тогда лишь в полном торжестве,
В славянской мировой громаде,
Строй вожделенный водворится, —
Как с Русью Польша помирится, —
А помирятся ж эти две,
Не в Петербурге, не в Москве,
А в Киеве и в Цареграде…

Мои свои?! ...

Мои свои?!
    Д-а-а-а —
        это особы.
Их ведьма разве сыщет на венике!
Мои свои
     с Енисея
         да с Оби
идут сейчас,
        следят четвереньки.
Какой мой дом?!
Сейчас с него.
Подушкой-льдом
плыл Невой —
мой дом
меж дамб
стал льдом,
и там…
Я брал слова
      то самые вкрадчивые,
то страшно рыча,
        то вызвоня лирово.
От выгод —
      на вечную славу сворачивал,
молил,
   грозил,
      просил,
         агитировал.

На Неве

И опять звезда играет
В легкой зыби невских волн,
И опять любовь вверяет
Ей таинственный свой челн…
И меж зыбью и звездою
Он скользит как бы во сне,
И два призрака с собою
Вдаль уносит по волне…
Дети ль это праздной лени
Тратят здесь досуг ночной?
Иль блаженные две тени
Покидают мир земной?
Ты, разлитая как море,
Дивно-пышная волна,
Приюти в своем просторе
Тайну скромного челна!

К Петрограду

…над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы…
Пушкин

Город Змеи и Медного Всадника,
Пушкина город и Достоевского,
Ныне, вчера,
Вечно — единый,
От небоскребов до палисадника,
От островов до шумного Невского, —
Мощью Петра,
Тайной — змеиной!

В прошлом виденья прожиты, отжиты
Драм бредовых, кошмарных нелепостей;
Душная мгла
Крыла злодейства…
Что ж! В веке новом — тот же ты, тот же ты!
Те же твердыни призрачной крепости,
Та же игла
Адмиралтейства!

Страницы