Стихи о путешествиях

Через ливонские я проезжал поля...

Через ливонские я проезжал поля,
Вокруг меня все было так уныло…
Бесцветный грунт небес, песчаная Земля —
Все на душу раздумье наводило…
Я вспомнил о былом печальной сей земли —
Кровавую и мрачную ту пору,
Когда сыны ее, простертые в пыли,
Лобзали рыцарскую шпору…
И, глядя на тебя, пустынная река,
И на тебя, прибрежная дуброва,
«Вы,— мыслил я,— пришли издалека,
Вы, сверстники сего былого…»
Так! вам одним лишь удалось
Дойти до нас с брегов другого света.
О, если б про него хоть на один вопрос

Римский праздник

Не напевай тоскливой муки
И слезный трепет утиши,
Воздушный голос!— Эти звуки
Смущают кроткий мир души.

Вокруг светло. На праздник Рима
Взглянули ярко небеса—
И высоко-неизмерима
Их светло-синяя краса.

Толпа ликует как ребенок,
На перекрестках шум и гул,
В кистях пунцовых, бодр и звонок,
По мостовой ступает мул.

В дыханьи чары мимолетной
Уже ласкались вкруг меня
И радость жизни беззаботной
И свет безоблачного дня.

Тамара и Демон

От этого Терека
          в поэтах
            истерика.
Я Терек не видел.
         Большая потерийка.
Из омнибуса
      вразвалку
сошел,
   поплевывал
         в Терек с берега,
совал ему
        в пену
          палку.
Чего же хорошего?
         Полный развал!
Шумит,
   как Есенин в участке.
Как будто бы
      Терек
         сорганизовал,
проездом в Боржом,
         Луначарский.
Хочу отвернуть
          заносчивый нос
и чувствую:

Бромелия

В окутанной снегом пленительной Швеции
На зимние стекла я молча глядел,
И ярко мне снились каналы Венеции,
Мне снился далекий забытый предел.

Впивая дыханье цветущей бромелии,
Цветка золотого с лазурной каймой,
Я видел в глазах наклонившейся Лелии
Печаль, затененную страстью немой.

Встречалися взоры с ответными взорами,
Мы были далеко, мы были не те.
Баюкал нас иней своими узорами,
Звала нас бромелия к дальней мечте.

Срочно. Телеграмма мусье Пуанкаре и Мильерану

Есть слова иностранные.
Иные
чрезвычайно странные.
Если люди друг друга процеловали до дыр,
вот это
по-русски
называется — мир.
А если
грохнут в уха оба,
и тот
орет, разинув рот,
такое доведение людей до гроба
называется убивством.
А у них —
наоборот.
За примерами не гоняться! —
Оптом перемиривает Лига Наций.
До пола печати и подписи свисали.
Перемирили и Юг, и Север.
То Пуанкаре расписывается в Версале,
то —
припечатывает печатями Севр.

Арнольдсон

…И время трет его своим крылом.
Ш. Бодлер

Элен себе искала компаньона,
Желая в заграничное турнэ;
Жан, встретясь с ней, сказал: «Je vous connais:
Вы — греза Гете и Тома — Миньона.

Хоть греза их, положим, без шиньона,
Я,— все равно,— готов продлить свой сон…
Итак, Элен, Вы для меня — Миньона,
Чей образ воплотился в Арнольдсон».

Пусть, пусть года — нещаднее пирата,
Все ж Арнольдсон — конечная Сперата,
В ее душе святой огонь горит.

О время, вредия! Смилуйся и сдобрись,—
О, подожди стирать слиянный образ
Двух гениев в лице одной Зигрид.

Красивый вид ...

Красивый вид.
      Товарищи!
           Взвесьте!
В Париж гастролировать едущий летом,
поэт,
   почтенный сотрудник «Известий»,
царапает стул когтём из штиблета.
Вчера человек —
        единым махом
клыками свой размедведил вид я!
Косматый.
     Шерстью свисает рубаха.
Тоже туда ж!?
      В телефоны бабахать!?
К своим пошел!
        В моря ледовитые!

Дома — лучше!

В Европе удобно, но родины ласки
Ни с чем несравнимы. Вернувшись домой,
В телегу спешу пересесть из коляски
И марш на охоту! Денек не дурной,

Под солнцем осенним родная картина
Отвыкшему глазу нова…
О матушка Русь! ты приветствуешь сына
Так нежно, что кругом идет голова!

Твои мужики на меня выгоняли
Зверей из лесов целый день,
А ночью возвратный мой путь освещали
Пожары твоих деревень.

Московский Китай

Чжан Цзо-лин
       да У Пей-фу
            да Суй да Фуй —
разбирайся,
     от усилий в мыле!
Натощак
    попробуй
        расшифруй
путаницу
     раскитаенных фамилий!

Италия

Италия, ты сердцу солгала!
Как долго я в душе тебя лелеял,—
Но не такой душа тебя нашла,
И не родным мне воздух твой повеял.

В твоих степях любимый образ мой
Не мог, опять воскреснувши, не вырость;
Сын севера, люблю я шум лесной
И зелени растительную сырость.

Твоих сынов паденье и позор
И нищету увидя, содрогаюсь;
Но иногда, суровый приговор
Забыв, опять с тобою примиряюсь.

Страницы