Стихи о жизни

Ворона и курица

    Когда Смоленский Князь,
Противу дерзости искусством воружась,
   Вандалам новым сеть поставил
  И на погибель им Москву оставил:
Тогда все жители, и малый и большой,
   Часа не тратя, собралися
  И вон из стен Московских поднялися,
   Как из улья пчелиный рой.
Ворона с кровли тут на эту всю тревогу
   Спокойно, чистя нос, глядит.
   «А ты что ж, кумушка, в дорогу?»
   Ей с возу Курица кричит:
   «Ведь говорят, что у порогу
     Наш супостат».—
   «Мне что до этого за дело?»

Поэт

Когда Рафаэль вдохновенный
Пречистой девы лик священный
Живою кистью окончал:
Своим искусством восхищенный
Он пред картиною упал!
Но скоро сей порыв чудесный
Слабел в груди его младой,
И утомленный и немой
Он забывал огонь небесный.

Секрет (Опыт современной баллады)

1

В счастливой Москве, на Неглинной,
Со львами, с решеткой кругом,
Стоит одиноко старинный,
Гербами украшенный дом.

Он с роскошью барской построен,
Как будто векам напоказ;
А ныне в нем несколько боен
И с юфтью просторный лабаз.

Картофель да кочни капусты
Растут перед ним на грядах;
В нем лучшие комнаты пусты,
И мебель, и бронза — в чехлах.

Не ведает мудрый владелец
Тщеславья и роскоши нег;
Он в собственном доме пришелец
Занявший в конуре ночлег.

Не говори: меня он, как и прежде, любит...

Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Мной, как и прежде, дорожит…
О нет, он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в его руке дрожит…
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу… им, им одним живу я —
Но эта жизнь!.. о, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно…
Не мерят так и лютому врагу…
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.

Кошмар (сонет)

В печальный миг, в печальный час ночной,
В алькове пышном, полном аромата,
Покоилась она передо мной,
Дремотою изнеженной объята.

И понял я, что мне уж нет возврата
К прошедшему, к Лазури неземной: —
Я увидал не человека-брата,
Со мною был бездушный зверь лесной.

Незримыми немыми голосами
Душа моя наполнилася вдруг
От этих губ, от этих ног и рук.

Мгновения сменялися часами,
И видел я везде везде вокруг —
Змею с полузакрытыми глазами

Менуэт

Вельможа встречает гостью.
Он рад соседке.
Вертя драгоценною тростью,
стоит у беседки.

На белом атласе сапфиры.
На дочках — кисейные шарфы.

Подули зефиры —
воздушный аккорд
Эоловой арфы.

Любезен, но горд,
готовит изящный сонет
старик.
Глядит в глубь аллеи, приставив лорнет,
надев треуголку на белый парик.

Вот… негры вдали показались —
все в красном — лакеи…
Идет в глубь аллеи
по старому парку.

Под шепот алмазных фонтанов
проходят сквозь арку.

Рождественский романс

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

28 декабря 1961

В тиши задремавшего парка...

В тиши задремавшего парка
«Люблю» мне шепнула она.
Луна серебрилась так ярко,
Так зыбко дрожала волна.

Но миг этот не был желанным,
Мечты мои реяли прочь,
И все мне казалось обманным,
Банальным, как лунная ночь.

Сливая уста в поцелуе,
Я помнил далекие сны,
Другие сверкавшие струи,
Иное мерцанье луны.

Офелия

Офелия гибла и пела,
И пела, сплетая венки,
С цветами, венками и песнью
На дно опустилась реки.
А. Фет

Ты не сплетала венков Офелии,
В руках не держала свежих цветов;
К окну подбежала, в хмельном веселии,
Раскрыла окно, как на радостный зов!

Внизу суетилась толпа безумная,
Под стуки копыт и свистки авто,
Толпа деловая, нарядная, шумная,
И тебя из толпы не видел никто.

Кому было дело до лика странного,
Высоко, высоко, в чужом окне!
Чего ж ты искала, давно желанного,
Блуждающим взором, внизу, на дне?

Страницы