Стихи о душе

Мама за книгой

…Сдавленный шепот… Сверканье кинжала…
—«Мама, построй мне из кубиков домик!»
Мама взволнованно к сердцу прижала
Маленький томик.

…Гневом глаза загорелись у графа:
«Здесь я, княгиня, по благости рока!»
—«Мама, а в море не тонет жирафа?»
Мама душою — далеко!

—«Мама, смотри: паутинка в котлете!»
В голосе детском упрек и угроза.
Мама очнулась от вымыслов: дети —
Горькая проза!

С архангельской высоты седла...

С архангельской высоты седла
Евангельские творить дела.
Река сгорает, верста смугла.
—О даль! Даль! Даль!

В пронзающей прямизне ресниц
Пожарищем налетать на птиц.
Копыта! Крылья! Сплелись! Свились!
О высь! Высь! Высь!

В заоблачье исчезать как снасть!
Двуочие разевать как пасть!
И не опомнившись — мертвым пасть:
О страсть!— Страсть!— Страсть!

Весенний вечер

Тихо струится река серебристая
В царстве вечернем зеленой весны.
Солнце садится за горы лесистые,
Рог золотой выплывает луны.

Запад подернулся лентою розовой,
Пахарь вернулся в избушку с полей,
И за дорогою в чаще березовой
Песню любви затянул соловей.

Слушает ласково песни глубокие
С запада розовой лентой заря.
С нежностью смотрит на звезды далекие
И улыбается небу земля.

Осса

Посвящается Тамаре Александровне Мейер.

На потолке сидела муха
ее мне видно на кровати
она совсем уже старуха
сидит и нюхает ладонь;
я в сапоги скорей оделся
и второпях надел папаху
поймал дубинку и по мухе
закрыв глаза хватил со всего размаху
Но тут увидел на косяке
свинью сидящую калачом
ударил я свинью дубинкой,
а ей как видно нипочем.
На печке славный Каратыгин
прицелил в ухо пистолет
ХЛОПНУЛ ВЫСТРЕЛ
Я прочитал в печатной книге,
что Каратыгину без малого сто лет
и к печке повернувшись быстро

Ночь

Я зрел во сне, что будто умер я;
Душа, не слыша на себе оков
Телесных, рассмотреть могла б яснее
Весь мир — но было ей не до того;
Боязненное чувство занимало
Ее; я мчался без дорог; пред мною
Не серое, не голубое небо
(И мнилося, не небо было то,
А тусклое, бездушное пространство)
Виднелось; и ничто вокруг меня
Различных теней кинуть не могло,
Которые по нем мелькали;
И два противных диких звуков,
Два отголоска целыя природы,
Боролися — и ни один из них
Не мог назваться побежденным. Страх

Бородино

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
 Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия
 Про день Бородина!»

—Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
 Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
 Не отдали б Москвы!

Послушайте!

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полу́денной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную му́ку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?

Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума

Врангель прет.
      Отходим мы.
Врангелю удача.
На базаре
    две кумы,
вставши в хвост, судачат:
—Кум сказал, —
       а в ём ума —
я-то куму верю, —
что барон-то,
      слышь, кума,
меж Москвой и Тверью.
Чуть не даром
      все
          в Твери
стало продаваться.
Пуд крупчатки…
       — Ну,
          не ври! —
пуд за рупь за двадцать.
—А вина, скажу я вам!
Дух над Тверью водочный.
Пьяных
   лично по домам
водит околоточный.

Разве у вас не чешутся обе лопатки?

Если
   с неба
        радуга
             свешивается
или
   синее
        без единой заплатки —
неужели
   у вас
             не чешутся
обе
      лопатки?!
Неужели не хочется,
           чтоб из-под блуз,
где прежде
         горб был,
сбросив
   груз
            рубашек-обуз,
раскры́лилась
              пара крыл?!
Или
       ночь когда
                 в звездищах разно́чится
и Медведицы
        всякие
             лезут —

Хулиганщина

Только
   солнце усядется,
         канув
за опустевшие
      фабричные стройки,
стонут
   окраины
         от хулиганов
вроде вот этой
      милой тройки.
Человек пройдет
           и — марш поодаль.
Таким попадись!
           Ежовые лапочки!
От них ни проезда,
         от них
            ни прохода
ни женщине,
      ни мужчине,
             ни электрической лампочке.
«Мадамочка, стой!
         Провожу немножко…
Клуб?
   Почему?

Страницы