Стихи о душе

Императрице Марии Александровне

Кто б ни был ты, но, встретясь с ней,
Душою чистой иль греховной,
Ты вдруг почувствуешь живей,
Что есть мир лучший, мир духовный.

Как неразгаданная тайна,
Живая прелесть дышит в ней —
Мы смотрим с трепетом тревожным
На тихий свет ее очей —
Земное ль в ней очарованье,
Иль неземная благодать?..
Душа хотела б ей молиться,
А сердце рвется обожать…

Цирк

Цирк сияет, словно щит,
Цирк на пальцах верещит,
Цирк на дудке завывает,
Душу в душу ударяет!
С нежным личиком испанки
И цветами в волосах
Тут девочка, пресветлый ангел,
Виясь, плясала вальс-казак.
Она среди густого пара
Стоит, как белая гагара,
То с гитарой у плеча
Реет, ноги волоча.
То вдруг присвистнет, одинокая,
Совьется маленьким ужом,
И вновь несется, нежно охая,—
Прелестный образ и почти что нагишом!
Но вот одежды беспокойство
Вкруг тела складками легло.
Хотя напрасно!

В альбом барону П.И. Черкасову

   Мой опытный старик Теон
Сказал: «Прекрасен свет!», стоя́ с душой унылой
   Перед безмолвною могилой;
Узнав несчастие, все верил жизни он!
А ты, мой милый друг, лишь к жизни приступаешь
И свет сей по одним лишь обещаньям знаешь
    Надежды молодой!
Ах, верь им! С ясною твоею, друг, душой
Что б ни случилось здесь, все будет путь твой ясен!
Кто друг прекрасному, тому и свет прекрасен;
   Я за тебя порукою тебе!
Ты добр — и так дана быть счастливым свобода!
   Оставь проказничать судьбе;

Белые розы

Сентябрь. Седьмое число —
День моего рождения,
Небо с утра занесло,
А в доме, всем тучам назло,
Вешнее настроение!

Оно над столом парит
Облаком белоснежным.
И запахом пряно-нежным
Крепче вина пьянит.

Бутоны тугие, хрустящие,
В каплях холодных рос.
Как будто ненастоящие,
Как будто бы в белой чаще
Их выдумал дед-мороз.

Какой уже год получаю
Я этот привет из роз.
И задаю вопрос:
— Кто же их, кто принёс? —
Но так ещё и не знаю.

1969 г.

Христиану Моргенштерну («От Ницше — Ты, от Соловьева — Я...»)

От Ницше — Ты, от Соловьева — Я:
Мы в Штейнере перекрестились оба…
Ты — весь живой звездою бытия
Мерцаешь мне из… кубового гроба.

Свергается стремительно звезда,
Сверкая в ослепительном убранстве: —
За ней в обетованный край,— туда —
Пустынями сорокалетних странствий!

Расплавлены карбункул и сапфир
Над лопнувшей трубою телескопа…
Тысячекрылый, огнекрылый мир!
Под ним — испепеленная Европа!..

Ясновидение

Милая,— знаешь ли — вновь
видел тебя я во сне?..
В сердце проснулась любовь.
Ты улыбалася мне.

Где-то в далеких лугах
ветер вздохнул обо мне.
Степь почивала в слезах.
Ты замечталась во сне.

Ты улыбалась, любя.
помня о нашей весне
Благословляя тебя,
был я весь день как во сне.

Н. М. Языкову

Языков, буйства молодого
Певец роскошный и лихой!
По воле случая слепого
Я познакомился с тобой
В те осмотрительные лета,
Когда смиренная диета
Нужна здоровью моему,
Когда и тошный опыт света
Меня наставил кой-чему,
Когда от бурных увлечений
Желанным отдыхом дыша,
Для благочинных размышлений
Созрела томная душа;
Но я люблю восторг удалый,
Разгульный жар твоих стихов.
Дай руку мне: ты славный малый,
Ты в цвете жизни, ты здоров;
И неумеренную радость,

Давно ушел я в мир, где думы...

Давно ушел я в мир, где думы,
Давно познал нездешний свет.
Мне странны красочные шумы,
Страстям — в душе ответа нет.

Могу я медлить миг мгновенный,
Но ввысь иду одной тропой.
Кто мне шепнул о жизни пленной?
—Моя звезда! я только твой.

А.В. Луначарскому

В дни победы, где в вихре жестоком
Все былое могло потонуть,
Усмотрел ты провидящим оком
Над развалом зиждительный путь.

Пусть пьянил победителей смелых
Разрушений божественный хмель,
Ты провидел, в далеких пределах,
За смятеньем, конечную цель.

Стоя первым в ряду озаренном
Молодых созидателей, ты
Указал им в былом, осужденном,
Дорогие навеки черты.

В ослеплении поднятый молот
Ты любовной рукой удержал,
И кумир Бельведерский, расколот,
Не повергнут на свой пьедестал.

Уголь

Могол Тимур принес малютке-сыну
Огнем горящий уголь и рубин.
Он мудрый был: не к камню, не к рубину
В восторге детском кинулся Имин.

Могол сказал: «Кричи и знай, что пленка
Уже легла на меркнущий огонь».
Но бог мудрей: бог пожалел ребенка—
Он сам подул на детскую ладонь.

VIII.12

Страницы