Стихи в школу

Прочь руки от Китая!

Война,
   империализма дочь,
призраком
         над миром витает.
Рычи, рабочий:
      — Прочь
руки от Китая! —
Эй, Макдональд,
           не морочь,
в лигах
   речами тая.
Назад, дредноуты!
         — Прочь
руки от Китая! —
В посольском квартале,
            цари точь-в-точь,
расселись,
      интригу сплетая.
Сметем паутину.
           — Прочь
руки от Китая! —
Ку̀ли,
   чем их кули́ волочь,
рикшами
       их катая —
спину выпрями!

Фокстрот

В ботинках кожи голубой,
В носках блистательного франта,
Парит по воздуху герой
В дыму гавайского джаз-банда.
Внизу — бокалов воркотня,
Внизу — ни ночи нет, ни дня,
Внизу — на выступе оркестра,
Как жрец, качается маэстро.
Он бьет рукой по животу,
Он машет палкой в пустоту,
И легких галстуков извилина
На грудь картонную пришпилена.

Сны раздумий небывалых...

Сны раздумий небывалых
Стерегут мой день.
Вот видений запоздалых
Пламенная тень.

Все лучи моей свободы
Заалели там.
Здесь снега и непогоды
Окружили храм.

Все виденья так мгновенны –
Буду ль верить им?
Но Владычицей вселенной,
Красотой неизреченной,
Я, случайный, бедный, тленный,
Может быть, любим.

Дни свиданий, дни раздумий
Стерегут в тиши…
Ждать ли пламенных безумий
Молодой души?

8 февраля 1902

Я пастух, мои палаты...

Я пастух, мои палаты —
Межи зыбистых полей.
По горам зеленым — скаты
С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом
В желтой пене облака.
В тихой дреме под навесом
Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутёмы
Под росою тополя.
Я — пастух; мои хоромы —
В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы
На кивливом языке.
Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.

Ночь

Я зрел во сне, что будто умер я;
Душа, не слыша на себе оков
Телесных, рассмотреть могла б яснее
Весь мир — но было ей не до того;
Боязненное чувство занимало
Ее; я мчался без дорог; пред мною
Не серое, не голубое небо
(И мнилося, не небо было то,
А тусклое, бездушное пространство)
Виднелось; и ничто вокруг меня
Различных теней кинуть не могло,
Которые по нем мелькали;
И два противных диких звуков,
Два отголоска целыя природы,
Боролися — и ни один из них
Не мог назваться побежденным. Страх

Бородино

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
 Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия
 Про день Бородина!»

—Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
 Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
 Не отдали б Москвы!

Разве у вас не чешутся обе лопатки?

Если
   с неба
        радуга
             свешивается
или
   синее
        без единой заплатки —
неужели
   у вас
             не чешутся
обе
      лопатки?!
Неужели не хочется,
           чтоб из-под блуз,
где прежде
         горб был,
сбросив
   груз
            рубашек-обуз,
раскры́лилась
              пара крыл?!
Или
       ночь когда
                 в звездищах разно́чится
и Медведицы
        всякие
             лезут —

Они и мы

В даль глазами лезу я…
Низкие лесёнки;
мне
 сия Силезия
влезла в селезенки.
Граница.
      Скука польская.
Дальше —
    больше.
От дождика
       скользкая
почва Польши.
На горизонте —
       белое.
Снега
  и Негорелое.
Как приятно
        со́ снегу
вдруг
     увидеть сосенку.
Конешно —
       березки,
снегами припарадясь,
в снежном
    лоске
большущая радость.
Километров тыщею
на Москву
    рвусь я.
Голая,

Страницы