Стихотворения

Посреди небесных тел...

Посреди небесных тел
Лик луны туманный:
Как он кругл и как он бел,
Точно блин с сметаной.

Кажду ночь она в лучах.
Путь проходит млечный:
Видно, там, на небесах,
Масленица вечно!

Революция

27-е.

Разли́лся по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и до́лог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.

Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.

Первому же,
приказавшему —
 «Стрелять за голод!» —
 заткнули пулей орущий рот.
 Чье-то — «Смирно!»
 Не кончил.

Заколот.
Вырвалась городу буря рот.

9 часов.

Не юбилейте!

Мне б хотелось
       про Октябрь сказать,
               не в колокол названивая,
не словами,
      украшающими
            тепленький уют, —
дать бы
    революции
         такие же названия,
как любимым
       в первый день дают!
Но разве
     уместно
         слово такое?
Но разве
    настали
        дни для покоя?
Кто галоши приобрел,
          кто зонтик;
радуется обыватель:
         «Небо голубо̀…»
Нет,
  в такую ерунду
         не расказёньте

Дом Союзов 17 июля

С чем
      в поэзии
      не сравнивали Коминтерна?
Кажется, со всем!
        И все неверно.
И корабль,
     и дредноут,
            и паровоз,
                 и маяк —
сравнивать
     больше не будем.
Главным
       взбудоражена
             мысль моя,
что это —
     просто люди.
Такие вот
     из подвальных низов —
миллионом
        по улицам льются.
И от миллионов
          пришли на зов —
первой
   победившей
            революции.

Ода «Сон»

Покоясь спят все одре мягком на,
Тем приятства вкушая от мягкого сна;
С лирой лишь в руке не дремлет пиит;
Того горит око и лира звенит;
Хвалит он нощь, свет дневной запрудившу,
В просвещенном же уме его родившую виршу…
Некий Орфей как певал, ему так все внимали,
Что мухи, жуки, журавли, граки и индейки
Скакали…

Усы Философическая ода

Глаза скосив на ус кудрявый,
Гусар с улыбкой величавой
На палец завитки мотал;
Мудрец с обритой бородою,
Качая тихо головою,
Со вздохом усачу сказал:

«Гусар! всё тленно под луною;
Как волны следом за волною,
Проходят царства и века.
Скажи, где стены Вавилона?
Где драмы тощие Клеона?
Умчала всё времен река.

За уши ус твой закрученный,
Вином и ромом окропленный,
Гордится юной красотой,
Не знает бритвы; выписною
Он вечно лоснится сурьмою,
Расправлен гребнем и рукой.

Нелли

В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,
Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль-де-Кок,
Где брюссельское кружево… на платке из фланели!—
На кушетке загрезился молодой педагог.

Познакомился в опере и влюбился, как юнкер.
Он готов осупружиться, он решился на все.
Перед нею он держится, точно мальчик, на струнке,
С нею в паре катается и играет в серсо.

Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли,
Восхвалив авиацию, осуждает Китай
И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли…
Нелли нехотя слушает.— Лучше ты покатай.

Песня («Где фиалка, мой цветок...»)

Где фиалка, мой цветок?
  Прошлою весною
Здесь поил ее поток
  Свежею струею?..
Нет ее; весна прошла
И фиалка отцвела.

Розы были там в сени
  Рощицы тенистой;
Оживляли дол они
  Красотой душистой…
Лето быстрое прошло,
Лето розы унесло.

Где фиалку я видал,
  Там поток игривый
Сердце в думу погружал
  Струйкой говорливой…
Пламень лета был жесток;
Истощенный, смолк поток.

Страницы