Советскую я власть виню, И потому я на нее в обиде, Что юность светлую мою В борьбе других я не увидел.
Подагру с Пауком сам ад на свет родил: Слух этот Лафонтен по свету распустил. Не стану я за ним вывешивать и мерить, Насколько правды тут, и ка́к и почему:
Да, правду люблю я. Но только такую, Которая честно меня восхваляет. А правду, что честно меня критикует, Я честно и искренне отвергаю.
Пусть мигом догорит Его блестящая лампада; В последний час его бессмертье озарит: Бессмертье — пылких душ надежда и награда!
Как хорошо, что никогда во тьму ничья рука тебя не провожала, как хорошо на свете одному идти пешком с шумящего вокзала.
О непостижное злоречие уму! Поверю ли тому, Чтобы, Морковкина, ты волосы чернила? Я знаю сам, что ты их черные купила.
Он не был злобен и коварен, Но был мучительно ревнив, Но был в любви неблагодарен И к дружбе нерадив.
Устал я, устал я… мне время уснуть, О Русь! ты несчастна… я знаю… Но всё ж, озирая мой пройденный путь, Я к лучшему шаг замечаю.
Не предали они — они устали Свой крест нести, Покинул их дух Гнева и Печали На полпути…
Затею этого рассказа Определить мы можем так: То грязный русский наш кабак Придвинут к высотам Кавказа.