Русская поэзия

Серп и молот

Пусть гнал нас временный ущерб
В тьму, в стужу, в пораженья, в голод:
Нет, не случайно новый герб
Зажжен над миром — Серп и Молот!

Мы землю вновь вспоим трудом,
Меч вражий будет вновь расколот:
Недаром мы, блестя серпом,
Взметнули дружно мощный молот.

Но смело, мысль, в такие дни,
Лети за грань, в планетный холод!
Вселенский серп, сев истин жни,
Толщь тайн дробя, вселенский молот!

Гробница рахили

«И умерла, и схоронил Иаков
Ее в пути…» И на гробнице нет
Ни имени, ни надписей, ни знаков.

Ночной порой в ней светит слабый свет,
И купол гроба, выбеленный мелом,
Таинственною бледностью одет,

Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне выпуклом и белом…

Сладчайшее из слов земных! Рахиль!

1907

Уроненные так давно...

Уроненные так давно
Вздымаю руки.
В пустое черное окно
Пустые руки
Бросаю в полуночный бой
Часов,— домой
Хочу!— Вот так: вниз головой
—С башни!— Домой!

Не о булыжник площадной:
В шепот и шелест…
Мне некий Воин молодой
Крыло подстелет.

Фабриканты оптимистов

Не то грипп,
не то инфлуэнца.
Температура
     ниже рыб.
Ноги тянет.
     Руки ленятся.
Лежу.
      Единственное видеть мог:
напротив — окошко
         в складке холстика —
«Фотография Теремок,
Т. Мальков и М. Толстиков».
Весь день
    над дверью
         звоночный звяк,
а у окошка
     толпа зевак.
Где ты, осанка?!
        Нарядность, где ты?!
Кто в шинели,
      а кто в салопе.
А на витрине
      одни Гамле́ты,
одни герои драм и опер.

Землетрясение

Повитый ризою полночного тумана,
Под сладкий говор волн седого океана,
Как путник под напев лесного соловья,
Спит пышный град. Разврата не тая,
Он обнажил поруганное тело, —
Рука страстей над ним отяготела,
И ночи тьма не кроет от очей
Печальных призраков людского заблужденья:
Там сладострастные стоят изображенья,
Нагие прелести вакханок и цирцей.
Что чувствам льстит, а душу унижает,
Там видит взор, и ясно выражает
Картина от очей не скрытой наготы,
Присутствие греха, отсутствие святого,

Все кончено, а солнце вновь восходит...

Борец за благоденствие страны
Жизнь отдает, не зная колебанья,
Но зная хорошо, что суждены
Ему, герою, муки и страданья.

С презрением смотря на палачей,
С улыбкою на эшафот он всходит,
Но ясен смысл смеющихся очей:
—Все кончено, а солнце вновь восходит.

Так героиня, знавшая сердец,
В нее влюбленных, силу, ад и пламя,
Почувствовав, что всем мечтам конец,
На море смотрит грустными глазами.

К А.Н. Арбеневой

«Рассудку глаз! другой воображенью!» —
Так пишет мне мой стародавний друг.
По совести, такому наставленью
Последовать я соглашусь не вдруг.
Не славно быть циклопом однооким!
Но почему ж славнее быть косым?
А на земле, где опытом жестоким
Мы учены лишь горестям одним,
Не лучший ли нам друг воображенье?
И не оно ль волшебным фонарем
Являет нам на плате роковом
Блестящее блаженства привиденье?
О друг мой! Ум всех радостей палач!
Лишь горький сок дает сей грубый врач!
Он бытие жестоко анатомит:

Кто это ходит в ночной тишине...

Е.Н. Лисагоровской

Кто это ходит в ночной тишине,
Кто это бродит при бледной Луне?

Сонные ветви рукою качает,
Вздохом протяжным на вздох отвечает.

Кто над немою дремою стоит,
Влажным дыханием травы поит?

Чье это видно лучистое око —
Ближе и ближе — и снова далеко?

Слышно, как старые сосны шумят,
Слышен гвоздики ночной аромат.

В сонном болоте знакомые травы
Больше не дышат дыханьем отравы.

Тише! Останься, помедли со мной!
Кто ты,— не знаю, о, призрак ночной.

Туманные ночи

Вся дрожа, я стою на подъезде
Перед дверью, куда я вошла накануне,
И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.

О туманные ночи в палящем июне!

Там, вот там, на закрытой террасе,
Надо мной наклонялись нажженные очи,
Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.

О туманные ночи! туманные ночи!

Вот и тайна земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала накануне!
Я дрожу от стыда — я смеюсь! Вы солгали мне, тени!

Вы солгали, туманные ночи в июне!

Страницы