Стихи на тему человек

Ветка Палестины

Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?
Всё так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?

На помощь

Рабочий!
       Проснись,
         вставай
            и пройди
вверх
   и вниз по Цветному.
В тебе
   омерзенье
            и страх родит
этот
   немытый
      омут.
Смотри и слушай:
         прогнивший смех,
взгляд
   голодный и острый.
Идут,
   расфуфырясь
         в собачий мех,
жены, дочки
      и сестры.
Не за червонец даже,
         за грош
эта
      голодная масса
по подворотням
          на грязи рогож
распродает

Домой!

Уходите, мысли, во-свояси.
Обнимись,
     души и моря глубь.
Тот,
  кто постоянно ясен —
тот,
  по-моему,
       просто глуп.
Я в худшей каюте
        из всех кают —
всю ночь надо мною
         ногами куют.
Всю ночь,
     покой потолка возмутив,
несется танец,
      стонет мотив:
«Маркита,
     Маркита,
Маркита моя,
зачем ты,
       Маркита,
не любишь меня…»
А зачем
      любить меня Марките?!
У меня
   и франков даже нет.

Детский театр из собственной квартирки — вышибают товарищи сатирики

Было

У «Театра
    сатиры»
не было квартиры.
Сатириков этих —
приютили дети.
Приходили тёти,
толще —
      не найдете.
Приходили дяди
смеха ради.
Дяди
    разных лет
покупали билет
смотреть
       на сцену
за хорошую цену.
Пирожное жрут,
смотрят,
      ржут.

Есть

Святые горы

Тихо, мягко, над Украйной
Обаятельною тайной
Ночь июльская лежит —
Небо так ушло глубоко,
Звезды светят так высоко,
И Донец во тьме блестит.
Сладкий час успокоенья!
Звон, литии, псалмопенья
Святогорские молчат —
Под обительской стеною,
Озаренные луною,
Богомольцы мирно спят.
И громадою отвесной,
В белизне своей чудесной,
Над Донцом утес стоит,
К небу крест свой возвышая…
И, как стража вековая,
Богомольцев сторожит.
Говорят, в его утробе,
Затворившись, как во гробе,

Обводный канал

В моем окне на весь квартал
Обводный царствует канал.
Ломовики, как падишахи,
Коня запутав медью блях,
Идут, закутаны в рубахи,
С нелепой вежностью нерях.
Вокруг пивные встали в ряд,
Ломовики в пивных сидят.
И в окна конских морд толпа
Глядит, мотаясь у столба,
И в окна конских морд собор
Глядит, поставленный в упор.
А там за ним, за морд собором,
Течет толпа на полверсты,
Кричат слепцы блестящим хором,
Стальные вытянув персты.
Маклак штаны на воздух мечет,

Письмо к

Я сам, мой друг, не понимаю,
Как можно редко так писать
К друзьям, которых обожаю,
Которым все бы рад отдать!..
Подруга детских лет, с тобою
Бываю сердцем завсегда
И говорить люблю мечтою…
Но говорить пером — беда!
День почтовой есть день мученья!
Для моего воображенья
Враги чернильница с пером!
Сидеть согнувшись за столом
И, чтоб открыть души движенья,
Перо в чернилы помакать,
Написанное ж засыпать
Скорей песком для сбереженья —
Все это, признаюсь, мне ад!
Что ясно выражает взгляд

Поздно

1

О, если б кто-нибудь любил меня, как ты,
В те дни далекие предчувствий и печали,
Когда я полон был дыханьем красоты,
И гимны ангелов заоблачных звучали.

На думы тайные мне тучки отвечали,
Луна сочувственно глядела с высоты,
Но струны лучшие в душе моей молчали,
И призрак женщины смутил мои мечты.

И призрак женщины склонялся надо мною.
Я жаждал счастия. Но призрак изменял.
И много дней прошло. Ты встретилась со мною.

Асе («Опять — золотеющий волос...»)

Опять — золотеющий волос,
Ласкающий взор голубой;
Опять — уплывающий голос;
Опять я: и — Твой, и — с Тобой.

Опять бирюзеешь напевно
В безгневно зареющем сне;
Приди же, моя королевна, —
Моя королевна, ко мне!

Плывут бирюзовые волны
На веющем ветре весны:
Я — этими волнами полный,
Одетая светами — Ты!

Египетский раб

Я жалкий раб царя. С восхода до заката,
Среди других рабов, свершаю тяжкий труд,
И хлеба кус гнилой — единственная плата
За слезы и за пот, за тысячи минут.

Когда порой душа отчаяньем объята,
Над сгорбленной спиной свистит жестокий кнут,
И каждый новый день товарища иль брата
В могилу общую крюками волокут.

Я жалкий раб царя, и жребий мой безвестен;
Как утренняя тень, исчезну без следа,
Меня с лица земли века сотрут, как плесень;

Страницы