Стихи о городе

Вредитель

Прислушайтесь,
         на заводы придите,
в ушах —
навязнет
       страшное слово —
            «вредитель» —
навязнут
       названия шахт.
Пускай
   статьи
      определяет суд.
Виновного
     хотя б
        возьмут мишенью тира…
Меня
     презрение
         и ненависть несут
под крыши
     инженеровых квартирок.
Мы отдавали
         им
          последнее тепло,
жилища
   отдавали, вылощив,
чтоб на стене
      орлом сиял диплом

Революция

27-е.

Разли́лся по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и до́лог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.

Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.

Первому же,
приказавшему —
 «Стрелять за голод!» —
 заткнули пулей орущий рот.
 Чье-то — «Смирно!»
 Не кончил.

Заколот.
Вырвалась городу буря рот.

9 часов.

Земли, огня и ветра дщери...

Земли, огня и ветра дщери
меча зрачков лиловый пламень
сидели храбрые в пещере
вокруг огня. Тесали камень.
Тут птицы с крыльями носились
глядели в пламя сквозь очки
на камни круглые садились
тараща круглые зрачки.
Кыш летите вон отсюда
им сестры кричали взволновано
храм пещерного сосуда —
это место заколдовано.
Мы все вместе
служим в тресте
на машинках день и полночь
отбиваем знаки смыслов
дел бумажных полный стол тучь
мух жуков и корамыслов.
Только птицы прочь и кыш

Кругами двумя

Авто, что Парижем шумят,
Колонны с московской ионией, —
Мысль в напеве кругами двумя:
Ей в грядущие ль дни, в Илион ли ей?

В ночных недвижимых домах,
На улицах, вылитых в площади,
Не вечно ли плач Андромах,
Что стучат с колесницами лошади?

Но осой загудевший биплан,
Паутина надкрышного радио,
Не в сознанье ли вчертанный план,
Чтоб минутное вечностью радовать?

Где в истомную дрожь путь, в конце ль
Скован каменный век с марсианами, —
В дуговую багряную цель
Метить стрелами осиянными?

Наступает весна

Дмитрию Бобышеву

Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,
в городском полумраке, полусвете,
в городском гаме, плеске и стоне
тоненькая песенка смерти.

Верхний свет улиц, верхний свет улиц
все рисует нам этот город и эту воду,
и короткий свист у фасадов узких,
вылетающий вверх, вылетающий на свободу.

Девочка-память бредет по городу, бренчат в ладони монеты,
мертвые листья кружатся выпавшими рублями,
над рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо,
как городские птицы над железными кораблями.

<?>

Разговор в журнальной конторе

«Одна-то книжка — за две книжки?»
(Кричит подписчик сгоряча)

То были плоские коврижки,
А эта — толще кирпича!
В ней есть «Гармония в природе»
И битва с Утиным в «Смеси»
Читайте, сударь, на свободе!

Скупость

Люди спят:
урлы-мурлы.
Над людьми
парят орлы.
Люди спят,
и ночь пуста.
Сторож ходит вкруг куста.
Сторож он
не то, что ты,
сон блудливый,
как мечты.
Сон ленивый, как перелет,
руки длинные, как переплет.

Друг за другом люди спят:
все укрылися до пят.
Мы давно покоя рыщем.
Дым стоит над их жилищем.

Возвращение на родину

Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.

Как много изменилось там,
В их бедном неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.

Отцовский дом
Не мог я распознать;
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.

Стара, должно быть, стала…
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность:

На Кавказе

Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».

И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.

За грусть и жёлчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.

Вонзай самокритику!

Наш труд
       сверкает на «Гиганте»,
сухую степь
       хлебами радуя.
Наш труд
       блестит.
       Куда ни гляньте,
встает
      фабричного оградою,
Но от пятна
    и солнца блеск
не смог
   застраховаться, —
то ляпнет
    нам
     пятно
        Смоленск,
то ляпнут
    астраханцы.
Болезнь такая
      глубока,
не жди,
   газеты пока
статейным
    гноем вытекут, —
ножом хирурга
      в бока
вонзай самокритику!

Страницы