Стихи о жизни

Зреет рожь над жаркой нивой...

Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.

Робко месяц смотрит в очи,
Изумлен, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.

Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.

Падение с моста

Окно выходило на пустырь
квадратный как пирог
где на сучке сидел нетопырь
Возьми свое перо.
Тогда Степанов на лугу
посмотрит в небо сквозь трубу
а Малаков на берегу
посмотрит в небо на бегу.
Нам из комнаты не видать
Какая рыба спит в воде
Где нетопырь — полночный тать
порой живет. И рыба где
а с улицы видней
особенно с моста
как зыбь играет камушком у рыбьего хвоста.
Беги Степанов дорогой!
Скачи коварный Малаков
рыб лови рукой
Тут лошадь без подков
в корыто мечет седока.

Воспитание льва

Льву, Кесарю лесов, бог сына даровал.
  Звериную вы знаете природу:
У них, не как у нас — у нас ребенок году,
Хотя б он царский был, и глуп, и слаб, и мал;
    А годовалый Львенок
   Давно уж вышел из пеленок.
Так к году Лев-отец не шуткой думать стал,
  Чтобы сынка невежей не оставить,
   В нем царску честь не уронить,
И чтоб, когда сынку придется царством править,
Не стал бы за сынка народ отца бранить.
Кого ж бы попросить, нанять или заставить
Царевича Царем на-выучку поставить?

Великий муж! Здесь нет награды...

Великий муж! Здесь нет награды,
Достойной доблести твоей!
Ее на небе сыщут взгляды,
И не найдут среди людей.

Но беспристрастное преданье
Твой славный подвиг сохранит,
И, услыхав твое названье,
Твой сын душою закипит.

Свершит блистательную тризну
Потомок поздний над тобой
И с непритворною слезой
Промолвит: «он любил отчизну!»

Париж

Обшаркан мильоном ног.
Исшелестен тыщей шин.
Я борозжу Париж —
до жути одинок,
до жути ни лица,
до жути ни души.
Вокруг меня —
авто фантастят танец,
вокруг меня —
из зверорыбьих морд —
еще с Людовиков
свистит вода, фонтанясь.
Я выхожу
на Place de la Concorde.
Я жду,
пока,
подняв резную главку,
домовьей слежкою ума́яна,
ко мне,
к большевику,
на явку
выходит Эйфелева из тумана.
—Т-ш-ш-ш,
башня,
тише шлепайте! —
увидят! —

Баку

Баку.
Город ветра.
Песок плюет в глаза.
Баку.
Город пожаров.
Полыхание Балахан.
Баку.
Листья — копоть.
Ветки — провода.
Баку.
Ручьи —
    чернила нефти.
Баку.
Плосковерхие дома.
Горбоносые люди.
Баку.
Никто не селится для веселья.
Баку.
Жирное пятно в пиджаке мира.
Баку.
Резервуар грязи,
        но к тебе
я тянусь
    любовью
        более —
чем притягивает дервиша Тибет,
Мекка — правоверного,
                   Иерусалим —

Первые коммунары

Немногие помнят
        про дни про те,
как звались,
     как дрались они,
но память
    об этом
        красном дне
рабочее сердце хранит.
Когда
      капитал еще молод был
и были
   трубы пониже,
они
  развевали знамя борьбы
в своем
   французском Париже.
Надеждой
     в сердцах бедняков
               засновав,
богатых
    тревогой выев,
живого социализма
         слова
над миром
     зажглись впервые.
Весь мир буржуев

Даешь тухлые яйца!

Комната
      проходная
во театре Корша
           (бе).
Ух ты мать…
         моя родная!
Пьеска —
     ничего себе…
Сюжетец —
         нету крепче:
в роли отца —
мышиный жеребчик
с видом спеца.
У папы
   много тягот:
его жена
собой мордяга
и плохо сложена.
(Очевидно,
     автор влип
в положительный тип.)
Целый день семенит
на доклад с доклада.
Как
  змее
      не изменить?!
Так ей и надо.
На таких
      в особенности

Который из них?

Товарищами
        были они
по крови,
       а не по штатам.
Под рванью шинели
         прикончивши дни,
бурчали
   вдвоем
      животом одним
и дрались
    вдвоем
       под Кронштадтом.
Рассвет
   подымался
       розоволик.
И в дни
   постройки
       и ковки
в два разных конца
          двоих
          развели
губкомовские путевки.
В трущобе
    фабричной
         первый корпел,
где путалась
       правда

Тот не поэт

Кто духом слаб и немощен душою,
Ударов жребия могучею рукою
Бесстрашно отразить в чьем сердце силы нет,
Кто у него пощады вымоляет,
Кто перед ним колена преклоняет,
Тот не поэт!

Кто юных дней губительные страсти
Не подчинил рассудка твердой власти,
Но, волю дав и чувствам и страстям,
Пошел как раб вослед за ними сам,
Кто слезы лил в годину испытанья
И трепетал под игом тяжких бед,
И не сносил безропотно страданья,
Тот не поэт!

Страницы