Владимир Владимирович Маяковский

У кого нуждою глотку свело —
растопырь на вот это уши.
Эй, деревня каждая!
         Эй, село!
Навостри все уши —
         и слушай.
Нынче
           будет
        из старой истории сказ
о чудовище —
         Змее-Горыныче.
Нынче
           этот змей
               объявился у нас,
только нынче
           выглядит иначе.
Раз завидя,
    вовеки узнаешь ты:
чешуя его
    цвета зеленого,
миллион зубов —
         каждый
            будто бутыль —

Когда автобус,
       пыль развеяв,
прет
   меж часовен восковых,
я вижу ясно:
      две их,
их две в Москве —
         Москвы.

Прямо
   некуда деваться
от культуры.
        Будь ей пусто!
Вот
 товарищ Цивцивадзе
насадить мечтает бюсты.
Чтоб на площадях
       и скверах
были
    мраморные лики,
чтоб, вздымая
      морду вверх,
мы бы
   видели великих.
Чтобы, день
       пробегав зря,
хулиганов
    видя
      рожи,
ты,
 великий лик узря,
был
 душой облагорожен.
Слышу,
   давши грезам дань я,
нотки
     шепота такого:
«Приходите

Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!

Белый,
сшатался с пятого этажа.
Ветер щеки ожег.
Улица клубилась, визжа и ржа.
Похотливо взлазил рожок на рожок.

Вознес над суетой столичной одури
строгое —
древних икон —
чело.
На теле твоем — как на смертном о́дре —
сердце
дни
кончило.