Стихи советских поэтов

Ни тоски, ни любви, ни печали ...

М. Б.

Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.

Оглянись — и увидишь наверно:
в переулке такси тарахтят,
за церковной оградой деревья
над ребенком больным шелестят,

из какой-то неведомой дали
засвистит молодой постовой,
и бессмысленный грохот рояля
поплывет над твоей головой.

Не поймешь, но почувствуешь сразу:
хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
завещать свою жизнь пополам.

4 июня 1962

Где-то маятник качался...

Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно.
Преимущество мадеры я доказывал с трудом.
Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы,
Вызывающе сверкая ослепительным стеклом.

Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко.
Я поклонник бога Вакха, я отныне сам не свой.
А в соседней зале пели, и покачивалась лодка,
И смыкались с плеском волны над уставшей головой

Ваньки встаньки

Ваньки встаньки I

волчица шла дорогаю
дорогаю манашенькой
и камушек не трогала
серебрянной косой
на шею деревянную
садились человечики
манистами накрашеннами
где-то высоко́.

никто бы и не кланялся
продуманно и холодно
никто бы не закидывал
на речку поплавок
я первый у коло́дица
нашел ее подохлую
и вечером до ку́зова
её не повалок

Диалог

"Там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
сотня ворон поет."
"Где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
слов я не разберу."

"В кронах, сказал я, в кронах
темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
сотни его внучат."
"Но разве он был вороной:
ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах,
слов твоих не пойму."

6 июня 1962

Половинки

Присудили у стогов
месяцем и речкою
и махнула голова
месяца голова
толстою ручкою

позавидовала ей
баба руку ей
позавидовала баба
корамыслами
на дворе моём широком
вышивают конаплей
дедка валенками шлёпает
и пьёт молоко

Ночь

Как только разжались объятья,
Девчонка вскочила с травы,
Смущённо поправила платье
И встала под сенью листвы.

Чуть брезжил предутренний свет,
Девчонка губу закусила,
Потом еле слышно спросила:
— Ты муж мне теперь или нет?

Весь лес в напряжении ждал,
Застыли ромашка и мята,
Но парень в ответ промолчал
И только вздохнул виновато…

Видать, не поверил сейчас
Он чистым лучам её глаз.
Ну чем ей, наивной, помочь
В такую вот горькую ночь?!

1961 г.

Под вечер он видит, застывши в дверях...

1

Под вечер он видит, застывши в дверях:
два всадника скачут в окрестных полях,
как будто по кругу, сквозь рощу и гать,
и долго не могут друг друга догнать.
То бросив поводья, поникнув, устав,
то снова в седле возбужденно привстав,
и быстро по светлому склону холма,
то в рощу опять, где сгущается тьма.

Конец героя

Живи хвостом сухих корений
за миром брошенных творений,
бросая камни в небо, в воду ль,
держась пустынником поодаль.
В красе бушующих румян
хлещи отравленным ура.
Призыва нежный алатырь
и Бога чёрный монастырь.
Шумит ребячая проказа
до девки сто седьмого раза
и латы воина шумят
при пухлом шёпоте сулят.
Сады плодов и винограда
вокруг широкая ограда.
Мелькает девушка в окне,
Софокл вдруг подходит к ней:
Не мучь передника рукою
и цвет волос своих не мучь
твоя рука жару прогонит

Одна

К ней всюду относились с уваженьем, —
И труженик, и добрая жена.
А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:
Был рядом муж — и вот она одна…

Бежали будни ровной чередою.
И те ж друзья, и уваженье то ж,
Но что-то вдруг возникло и такое,
Чего порой не сразу разберёшь.

Приятели, сердцами молодые,
К ней заходя по дружбе иногда,
Уже шутили так, как в дни былые
При муже не решались никогда.

1962 г.

В тот вечер возле нашего огня ...

"Был черный небосвод светлей тех ног,
и слиться с темнотою он не мог".

В тот вечер возле нашего огня
увидели мы черного коня.

Не помню я чернее ничего.
Как уголь были ноги у него.
Он черен был, как ночь, как пустота.
Он черен был от гривы до хвоста.
Но черной по-другому уж была
спина его, не знавшая седла.
Недвижно он стоял. Казалось, спит.
Пугала чернота его копыт.

28 июня 1962

Страницы