Стихотворения

Гордость и робость — родные сестры...

Гордость и робость — рóдные сестры,
Над колыбелью, дружные, встали.

«Лоб запрокинув!» — гордость велела.
«Очи потупив!» — робость шепнула.

Так прохожу я — очи потупив —
Лоб запрокинув — Гордость и Робость.

Под красным вязом крыльцо и двор...

Под красным вязом крыльцо и двор,
Луна над крышей как злат бугор.

На синих окнах накапан лик:
Бредет по туче седой Старик.

Он смуглой горстью меж тихих древ
Бросает звезды — озимый сев.

Взрастила нива, и зерна душ
Со звоном неба спадают в глушь.

Я помню время, оно, как звук,
Стучало клювом в древесный сук.

Я был во злаке, но костный ум
Уж верил в поле и водный шум.

В меже под елью, где облак-тын,
Мне снились реки златых долин.

Крестьянин и змея

Змея к Крестьянину пришла проситься в дом,
   Не по-пустому жить без дела,
Нет, няньчить у него детей она хотела:
   Хлеб слаще нажитый трудом!
«Я знаю», говорит она: «худую славу,
   Которая у вас, людей,
     Идет про Змей,
   Что все они презлого нраву;
   Из древности гласит молва,
  Что благодарности они не знают;
  Что нет у них ни дружбы, ни родства;
Что даже собственных детей они съедают.
Всё это может быть: но я не такова.
Я сроду никого не только не кусала,
    Но так гнушаюсь зла,

Критика самокритики

Модою —
    объяты все:
и размашисто
      и куцо,
словно
   белка в колесе
каждый
   самокритикуется.
Сам себя
      совбюрократ
бьет
 в чиновничие перси.
«Я
     всегда
       советам рад.
Критикуйте!
        Я —
       без спеси.
Но…
 стенгазное мычанье…
Где
 в рабкоре
      толку статься?
Вы
 пишите замечания
и пускайте
    по инстанциям».
Самокритик
        совдурак
рассуждает,
       помпадурясь:

Пример, не достойный подражания

Все —
   в ораторском таланте.
Пьянке —
    смерть без колебания.
Это
 заседает
       анти—
алкогольная компания.
Кулаком
      наотмашь
       в грудь
бьют
  себя
      часами кряду.
«Чтобы я?
    да как-нибудь?
да выпил бы
     такого яду?!»
Пиво —
   сгинь,
      и водка сгинь!
Будет
  сей порок
      излечен.
Уменьшает
     он
      мозги,
увеличивая
     печень.
Обсудив
      и вглубь

Мое завещание друзьям

Хочу я завтра умереть
И в мир волшебный наслажденья,
На тихой берег вод забвенья,
Веселой тенью отлететь…
Прости навек, очарованье,
Отрада жизни и любви!
Приближьтесь, о друзья мои,
Благоговенье и вниманье!
Певец решился умереть.
Итак, с вечернею луною,
В саду нельзя ли дерн одеть
Узорной белой пеленою?
На темный берег сонных вод,
Где мы вели беседы наши,
Нельзя ль, устроя длинный ход,
Нести наполненные чаши?
Зовите на последний пир
Спесивой Семелеи сына,
Эрота, друга наших лир,

Рондель

Лионель — певец луны.
Мирра Лохвицкая

Я лунопевец Лионель—
Пою тебя, моя царица.
Твоим лучом да озарится
Моя унывная свирель.
Пою в сентябрь, пою в апрель…
Пока душа не испарится,
Я, лунопевец Лионель,
Пою тебя, моя царица.
Сотки туманную фланель,
Луна, любви и неги жрица,
И пусть тобой осеребрится
Измученный полишинель—
Твой лунопевный Лионель…

Смеркалось, жаркий день бледнел неуловимо...

Смеркалось, жаркий день бледнел неуловимо,
Над озером туман тянулся полосой,
И кроткий образ твой, знакомый и любимый,
В вечерний тихий час носился предо мной.

Улыбка та ж была, которую люблю я,
И мягкая коса, как прежде, расплелась,
И очи грустные, по-прежнему тоскуя,
Глядели на меня в вечерний тихий час.

Был покинут очаг. И скользящей стопой...

Был покинут очаг. И скользящей стопой
На морском берегу мы блуждали с тобой.

В Небесах перед нами сверкал Скорпион,
И преступной любви ослепительный сон.

Очаровывал нас все полней и нежней
Красотой содрогавшихся ярких огней.

Сколько таинства было в полночной тиши!
Сколько смелости в мощном размахе души!

Целый мир задремал, не вставала волна,
Нам никто не мешал выпить чашу до дна.

И как будто над нами витал Серафим,
Покрывал нас крылом белоснежным своим.

Страницы