Стихи про народ

Истинная мудрость

Не всё постигнул ум надменный,
Не всё светло для мудреца,
Есть много таин во вселенной,
Ключи которых у творца.
От жажды знанья плод не сладок,
О, не кичись, средь гордых дум,
Толпой бессмысленных догадок,
Мудрец! пред богом прах твой ум;
Твои открытия случайны.
Тебе поверил ли эфир
Свои божественные тайны,
Свою судьбу сказал ли мир?
Дала ли жизнь тебе способность
Постичь хоть самого себя,
Ясна ль очам твоим загробность,
Дно моря светло ль для тебя?
Понятны ль дивные явленья

Ошибка

К нему приезжали три очень солидных врача.
Одна все твердила о грыже и хирургии.
Другой, молоточком по телу стуча,
Рецепт прописал и, прощаясь, промолвил ворча
О том, что тут явно запущена пневмония.

А третий нашёл, что банальнейший грипп у него,
Что вирус есть вирус. Все просто и все повседневно.
Плечо же болит вероятней всего оттого,
Что чистил машину и гвозди вколачивал в стену.

1984 г.

Не для нас поповские праздники

Пусть богу старухи молятся.
Молодым —
          не след по церквам.
Эй,
      молодежь!
           Комсомольцы
призывом летят к вам.
Что толку справлять рождество?
Елка —
    дурням только.
Поставят елкин ствол
и топочут вокруг польки.
Коммунистово рождество —
день Парижской Коммуны.
В нем родилась,
       и со дня с того
Коммунизм растет юный.
Кровь,
           что тогда лилась
Парижем
    и грязью предместий,
Октябрем разгорелась,

После дождя

Был дожде и замер; молний взвизги
Устали; тень сближала нас;
На темных стеклах стыли брызги;
Плыл призраков любимый час.

Твои глаза так были близко,
Так хрупок шум твоих волос.
Бег мерный месячного диска
Кропил нас мглой безвлажных рос.

Пусть две мечты двух душ не слитых
Томил во тьме несходный сон,
Но двум мирам на их орбитах
Миг встречи был судьбой сужден.

Посмеемся!

СССР!
   Из глоток из всех,
да так,
   чтоб врагу аж смяться,
сегодня
   раструбливай
         радостный смех —
нам
       можно теперь посмеяться!
Шипели: «Погибнут
         через день, другой,
в крайности —
         через две недели!»
Мы
       гордо стоим,
         а они дугой
изгибаются.
      Ливреи надели.
Бились
   в границы Советской страны:
«Не допустим
      и к первой годовщине!»
Мы
      гордо стоим,
          а они —

Гимн ученому

Народонаселение всей империи —
люди, птицы, сороконожки,
ощетинив щетину, выперев перья,
с отчаянным любопытством висят на окошке.

И солнце интересуется, и апрель еще,
даже заинтересовало трубочиста черного
удивительное, необыкновенное зрелище —
фигура знаменитого ученого.

Смотрят: и ни одного человеческого качества.
Не человек, а двуногое бессилие,
с головой, откусанной начисто
трактатом «О бородавках в Бразилии».

Крестьянин и разбойник

   Крестьянин, заводясь домком,
Купил на ярмарке подойник, да корову,
    И с ними сквозь дуброву
Тихонько брел домой проселочным путем,
   Как вдруг Разбойнику попался.
Разбойник Мужика как липку ободрал.
«Помилуй», всплачется Крестьянин: «я пропал,
   Меня совсем ты доканал!
Год целый я купить коровушку сбирался:
  Насилу этого дождался дня».—
   «Добро, не плачься на меня»,
   Сказал, разжалобясь, Разбойник:
«И подлинно, ведь мне коровы не доить;
     Уж так и быть,
   Возьми себе назад подойник».

Товарищ Иванов

Товарищ Иванов —
         мужчина крепкий,
в штаты врос
      покрепше репки.
Сидит
   бессменно
        у стула в оправе,
придерживаясь
      на службе
           следующих правил.
Подходит к телефону —
           достоинство складкой.
—Кто спрашивает?
         — Товарищ тот !
И сразу
   рот
     в улыбке сладкой —
как будто
    у него
       не рот, а торт.
Когда
  начальство
        рассказывает анекдот,
такой,
   от которого

Товарищи, поспорьте о красном спорте!

Подымая
       гири
      и ганте́ли,
обливаясь
     сто десятым потом,
нагоняя
   мускулы на теле,
все
  двуногие
         заувлекались спортом.
Упражняются,
      мрачны и одиноки.
Если парня,
     скажем,
           осенил футбол,
до того
   у парня
      мускулятся ноги,
что идет,
       подламывая пол.
Если парень
         боксами увлекся,
он —
      рукой — канат,
         а шеей —
                 вол;
дальше
   своего

России

Вот иду я,
заморский страус,
в перьях строф, размеров и рифм.
Спрятать голову, глупый, стараюсь,
в оперенье звенящее врыв.

Я не твой, снеговая уродина.
Глубже
в перья, душа, уложись!
И иная окажется родина,
вижу —
выжжена южная жизнь.

Остров зноя.
В пальмы овазился.
«Эй,
дорогу!»
Выдумку мнут.
И опять
до другого оазиса
вью следы песками минут.

Иные жмутся —
уйти б,
не кусается ль? —
Иные изогнуты в низкую лесть.

Страницы